Еще и рвота, которой он успел забрызгать мое лицо. Подсохла, но продолжала вонять. И кожа на спине, вымазанная ею же, противно липла к спине, склеивая платья со мной. Ее высохшие пятна ощущались по всему телу. Руки, пережатые плетью, онемели.
Не меньшим испытанием оказались для меня глаза покойного. Безжизненные, подсохшие, они сузились, как у кота, продолжая смотреть на меня.
Я то падала в бездну оцепенения, то снова приходила в себя, вздрагивая от ужаса. Всю ночь. Всю эту проклятую бесконечную ночь. Ближе к утру свечи погасли. Сквозь задвинутые портьеры стал прорываться солнечный свет. Как лучик надежды, что тьма наконец-то закончилась. Меня захлестнула волна умиротворения, безразличия. Мне вдруг стало все равно, что было и что будет. Потому что хуже уже не будет. Не должно быть. Хуже уже просто некуда. Мне хотелось заснуть. Забыться в вечном сне. Стереть из памяти все пережитое.
Голова стала очень тяжелой и, я сама не заметила, как провалилась в сон. Беспокойный, тревожный. В нем Джордж, покрытый трупными пятнами с узкими зрачками, измывался надо мной.
Меня разбудил звон. Что-то ударилось о мрамор. Я слишком хорошо знаю, как музыкально «поет» благородный минерал, коим устланы полы во дворце, когда на него что-то подает. Хотелось протереть глаза, но не получалось дотянуться руками. Я не чувствовала их, они занемели. Я замычала, пытаясь опустить кисти. Стала ворочаться на кровати.
Потерпев неудачу с руками я сдалась. Потом разберусь, что с ними. Я открыла глаза и увидела, как надо мной навис Витторио. Его синие, всегда такие холодные глаза, сейчас согревали, как не может согреть ничто во всем мире.
Я умерла и наконец-то попала в рай?
Глава 67. Обещаю
Глава 67. Обещаю
Бедная Анна Аврора. Одним Богам ведомо, что ей пришлось пережить в эту ночь. Вся в синяках, царапинах и ссадинах. Забрызганная его рвотой и пропахшая нестерпимой гаммой «ароматов» смерти. Не так мне представлялось ее спасение.
Не имея при себе оружия, я вынужден был развязывать узлы в ручную. Не хотел звать стражу. Они бы увидели ее такой: с оголенной грудью, в порванной одежде. Это было бы унизительно для нее. И для меня тоже. Все пережитое ею я ощущал, будто это случилось со мной. Я старался не думать о том, как больно сделал ей Джордж, надругавшись над ней. Но непослушное сознание то и дело рисовало в голове страшные картинки.
Возможно, сильнее всего меня пугало именно неведение. Я не мог понять: успел он обидеть Анну Аврору или нет. Рубашка Джорджа валялась полу, отдельно от нее были разбросаны пуговицы. Штаны, вроде бы на нем, но ремень снят, а сами штаны расстегнуты.