– Ее мать была такой же. Господи, какая женщина! – потряс головой Бо Джонсон. – Я не смог устоять. И у тебя тот же взгляд, Ламент. Но люди станут вам чинить препятствия. Как чинили нам. Мы не справились.

– Какое дело до нас людям? – спросил я. – Это единственное, чего я не могу понять. Какое людям до всего дело? Какое им было дело до вас и Мод Александер? Почему их так волновали ваши отношения? И почему их волнуют наши отношения с Эстер?

– Все люди боятся. Одиночества. И потому сбиваются в группы. Так было всегда. Люди жили племенами от сотворения мира. Ничего не изменилось.

Мы все объединяемся в команды. В коллективы. В группировки. В банды. Даже твой отец принял сторону. Признал, что не смог бы в одиночку. И стал мафиози. Это выживание, – пожал плечами Бо Джонсон.

– Это семья.

– Ты тоже состоишь в мафии, парень?

– Пока еще нет, – прошептал я. Чикаго должен был все изменить.

– Пока нет? – В тоне Бо Джонсона послышалось недоверие; я его не убедил.

И повторил:

– Пока нет.

– Мне всегда нравилось биться в одиночку… Проклятие! Я уже давно перестал сражаться…

– Что вы хотите, Бо Джонсон? – спросил я. Больше всего остального мне нужно было знать именно это.

– Я ничего не хочу. Кроме одного. Я хочу с ней увидеться. И потом опять пойду своей дорогой.

– Но почему именно сейчас? Вы могли вернуться в любое время.

Бо Джонсон покачал головой:

– Нет. Не мог. Ты рассуждаешь о том, чего не понимаешь. Так было лучше.

– Отец говорил, что не знает, где вы.

– И для него тоже лучше было… ничего не знать. Ни к чему было ставить его перед выбором, какую сторону принять. Он помог мне. Я помог ему тем, что исчез. Но мне бы хотелось с ней повидаться. Пусть даже всего один раз.

– А если ей недостаточно одного раза?

– Тогда посмотрим.