— Я сказала что-то смешное?

Лично она жалела, что не была его сверстницей. Господи, да она бы и из армии его дождалась, и потом бы хрен отпустила. А так да… что с неё было взять.

— Ладка, ты… — согнулся Гончаров в припадке смеха, вызвав в ней тихую злость. — Знаешь, насколько ты особенная? Мне и писем твоих хватило в свое время, куда уж больше?

Не знала, как реагировать на подобное заявление. Был это комплимент или порицание, похвала или осуждение.

— Письма? — смутилась. — При чем тут письма?

— А при том, что каждый раз, когда мне было паршиво, именно твои письма возвращали меня к жизни.

Сказав это, Лёшка выпустил её из объятий, прошел к шкафу, отодвинул в сторону зеркальную дверь и достал с верхней полки картонную потертую коробку, на которую Влада даже не обратила внимание в обед. Слабая догадка пронзила сознание, вызвав на губах широкую улыбку. Не может быть!! Серьёзно?..

— Только не говори, что… — Подошла к нему, рассматривая прямоугольную коробку.

— Именно. Хочешь почитать?

Она отрицательно замотала головой, представляя весь тот бред, что могла написать в шестилетнем возрасте. Мамочки, какой позо-о-о-ор. Лучше бы он их выбросил. Честно, не обиделась бы.

— Не хочешь? Зряяя, — протянул злорадно, заставляя залиться краской. — У меня даже есть самые любимые.

— Боже, Лёша, — произнесла с придыханием, всё ещё не веря, и покачала головой, наблюдая, как он начал рыться среди писем, должно быть, выискивая те самые, любимые. — Не надо, — взмолилась, представляя, что сейчас будет.

— Вот нашел. Могу дать почитать, только за поцелуй, — поднял вверх конверт, стоило ей протянуть руку. — Тут такие страсти.

— Я, между прочим, писала всё серьёзно. — Задела его насмешливость. Да, она бы и сама поржала сейчас, но тогда она писала, считая, что Гончаров должен быть в курсе всего. ВСЕГО! Даже того, что ему и нахрен было не нужно, а он удумал прикалываться.

— Эй, роднуль, ты чего? Обиделась, что ли? Приехали…

Да не то, чтобы. Но есть немного.

Увидев, что девушка отвернулась, Лёшка набросился на неё сзади и под громкое рычание завалил на кровать и, подмяв под себя, принялся щекотать до тех пор, пока с её губ не сорвался заразительный смех.

— Я тоже жалею о многом, — сел на кровати и подтянул Владу к себе, прижимая к груди. Она всё ещё посмеивалась, пряча в ладонях пылающее лицо. — Если бы эти письма, да пришли ко мне в армию… — ненадолго прервался, и мягкая улыбка заиграла в уголках жёстких губ, — тогда и служилось бы проще. Легче. Не потому, что писала смешно, а потому что искренне. Я бы и за Машкиного ухажера беззубого знал бы; и за Маркиза лишайного, на деле оказавшимся Маркизой и как… — гоготнул, — набралась вшей, сдружившись с бомжом Трофимычем…