Чай мы пили в гостиной, и я впервые ощутила себя в этой квартире по-настоящему счастливой. Рядом была мама и любимый человек, в воздухе вкусно пахло вишневым пирогом, а за окном все так же барабанил дождь.

Ладони грел горячий чай в чашке, а душу — Дима, который сидел рядом и украдкой касался моей ладони.

Правда, длилось это недолго. Барс глянул на часы и сказал, что ему пора — нужно выгулять Лорда, а потом у него будет подработка. То, что он сам старался заработать себе на жизнь, меня удивляло. Я еще больше уважала его за это.

Мы тепло попрощались. Мама сказала, что очень рада знакомству и извинилась за Андрея. А Дима сказал, что я очень на нее похожа, чем окончательно покорил. Дверь за ним закрылась, и мы остались вдвоем. Улыбка на лице мамы вдруг погасла, а взгляд снова сделался странным. Она ушла в свою комнату, и я вдруг поняла, что она плачет.

Я вбежала в спальню и увидела, как она смотрит на фотографию папы, которую, видимо, хранила тайно от Андрея — он запретил перевозить фотоальбомы.

— Мам, ты чего? — тихо спросила я.

Она отвернулась и стала спешно вытирать слезы. Не хотела, чтобы я видела их.

— Мааам?

— Твой Дима… Он так мне твоего папу напомнил, — прошептала она. — Не внешне, а характером. Жестами. Повадками. У него тоже руки золотые были.

Я обнала ее и положила голову на плечо. Каждый раз, думая о папе, я тоже хотела плакать. Скучала.

— Наверное, ты поэтому его и выбрала. Уверенного, благородного. Доброго. Не бросай его, Полинкин. Он на тебя смотрит влюбленными глазами.

— Думаешь? — вздохнула я. От взгляда Барса у меня действительно мурашки были по телу. С самого начала.

— Поверь, я знаю, что такое влюбленный взгляд у мужчины.

— Тогда почему ты с Андреем? — отстранилась я от нее. Он всегда смотрел на нее, как на собственность.

— Я… Не знаю, — вдруг растерянно ответила мама. — Так вышло. Сама не знаю, почему.

— Может, тебе его бросить? — спросила я, но она замотала головой.

— Не лезь во взрослую жизнь, хорошо? Я сама разберусь.

Но мне вдруг стало ясно, что сама она разобраться не в силах. Но говорить ничего не стала. Бесполезно. Пока сама не поймет, никто не сможет помочь ей.

— Обещай не плакать, — попросила ее я. — Иначе я тоже буду.

— Обещаю, — кивнула мама.