Сегодня охота удалась, и их ждет человеческий ужин. Нужно только успеть собрать оглушенные током тушки и сделать из них действительно тушки, а не отключившихся от удара током птиц. Выбрав из горы сизых перьев самых жирных и упитанных, девчушка достала из кармана толстовки шило и засунула каждому голубю в клюв. Проколов сосуды, подвесила их прямо на крыше вниз головами, чтобы кровь вытекла на загаженный живыми собратьями шифер. Пока она прицепляла последние трофеи к веревке за лапы, голуби постепенно приходили в себя и опять принялись вылавливать из лужи заплесневелые крошки. Ей они уже были неинтересны, если, конечно, не помогли бы затащить на крышу новый аккумулятор, а то этому уже конец, и следующей охоты может и не быть.

Когда тонкие струйки крови из голодно разинутых клювов превратились в капли, падающие все реже и реже, тушки были собраны в корзину из супермаркета с погнутыми хромированными прутьями, которую выбросили из-за непригодности. Ей же она пригодилась. Девчушка побросала в нее добычу и спустилась по пожарной лестнице в переулок. Обходя опасные закоулки стороной, так же по задворкам домов между мусорных контейнеров она добралась до дома, не обращая никакого внимания след из кровавых капель, шедший за ней следом от самой гостиницы. Быстро освежевав на скорую руку и на радость местным кошкам голубиные тушки, она вбежала в дом с теперь уже наполовину пустой корзинкой, и тенью проскользнула внутрь квартиры.

В коридоре дома, где кипела жизнь, стоял гул голосов, ругань, музыка доносились из-за соседских дверей, лай собак и детский плач слышались непонятно даже с какой стороны, а внутри квартиры, где жизнь граничила со смертью, ее встретила тишина. Гробовая тишина, если уж быть точной, гнетущая и давящая со всех сторон. Она словно оказалась в вакууме, где не раздавалось ни звука. И лучше бы уж так, но…

– Лотти, – сиплый от долгих криков мужской голос прозвучал почти неестественно, почти механически, почти неживым. Он разрезал тишину и остановил кровоток в жилах девчушки, замершей на пороге с корзинкой дохлых голубей в руках.

Услышав голос, девушка шмыгнула к приоткрытой двери и заглянула внутрь родительской спальни. Свет в комнате едва пробивался сквозь выцветшие плотно задернутые шторы, внутри стояли сумрак, стойкий запах лекарств и все та же гнетущая тишина. Сейчас он не кричал. Значит, у них еще есть обезболивающие, и, возможно, эта ночь пройдет относительно спокойно. Возможно. Возможно – не значит, что доказуемо. Остается только ждать, когда морфины отпустят измученного болезнью человека, и тогда все начнется заново: его стоны, переходящие в крики, слезы матери на бледном и худом лице, разбитые и сломанные встречей со стеной после их непродолжительного полета вещи, брошенные Ашером.