– Шшш, милый, я здесь, – тут же отозвалась мать на стон. – Ничего не говори, береги силы, – попросила Шарлотта и положила руку мужу на холодный лоб.

– Мам, – Ашер тихо позвал ее из-за спины и тронул за плечо женщину, статично застывшую у края кровати, когда реакции от нее не последовало. – Ему долго не продержаться, нужен еще морфий, – молодой человек наклонился к уху женщины, нашептывая ей.

Отец лежал в странной позе, видимо, опять мучаясь от начинавшихся судорог, и прерывисто дышал, и метался по смятым, пропитанным потом простыням. Его грудь вздымалась от частого и неглубокого дыхания, мужчина крупно вздрагивал, но все еще не просыпался, удерживаясь в забвении. Вряд ли он расслышал, о чем шептались его жена и старший сын, но Миа слышала. Ясно и отчетливо, будто стояла у них за спиной.

– Знаю, Ашер, – женщина очнулась от оцепенения. – Рецептов больше нет, остался последний, – Шарлотта гладила мужа по руке и говорила чуть слышно. Зачем ему знать, что грядет, что ему предстоит смерть в адских муках. Может, не зная, какая участь ему уготована, Артуру будет не страшно. Так ведь это работает, верно, Лотти?

Заметив, что сон мужа стал беспокойным, беспамятство вот-вот должно было смениться болью, накатывающей волной, в груди у Шарлотты похолодело, едва она представила весь предстоящий ужас. Гнев, жалость, бессилие слились в неразделимый ком. Не выдержав больше ни секунды, Эванс вскочила с кровати, схватила сумку со стула и выбежала за дверь, даже не заметив, что за ней кто-то стоял.

Девушка отскочила от двери, которую мать почти сорвала с петель, и опять вернулась на пост соглядатай, застыв за дверью незримой тенью.

– Ашер, – сквозь судорогу, прошедшую по телу, позвал его отец, постепенно возвращавшийся в сознание.

Молодой человек упал на колени и взял дрожащую руку отца в свою, накрывая ладонью и прижимая ее к груди.

– Знаю, пап, знаю, – голос Ашера дрожал.

Даже бывший боевой офицер не без труда сдерживал слезы при взгляде на мучения отца, которым, казалось, не было ни конца, ни края. Измотанный болезнью за последние несколько недель человек будто чувствовал, что конец его мучений близок. Прощался, хоть и не хотел уходить из дома, где он был счастлив, из жизни, которую прожил далеко не до конца.