– Покончил с собой, – закончил я.

Газеты обвиняли в этом «Уинтропский скандал».

Я тоже. И все еще обвинял.

Но участие Эмери оставалось неясным. В основном потому, что я не мог точно определить ее мотивы. Она напоминала мне время: недосягаемое, постоянно изменчивое, никогда не отвечающее моим потребностям.

– Да, – Фика вцепился в ручки кресла точно там, где за них цеплялся Дик после того, как вытер свой нос, – да, покончил. Дерьмо, это печально.

– И Эмери платит за то, чтобы его дочь ходила в университет?

– Да, Деми хорошая девочка. Они обе. Не надо преследовать Эмери, Нэш, – его нерешительность повисла между нами, – у нее нет денег.

Я мог бы перечислить прегрешения Эмери, но я сцепил зубы, сосчитал от трех до нуля и сказал:

– У нее огромный трастовый фонд.

– Она не прикасалась к нему, – он склонился вперед так, что нас разделял только стол из черного дерева, – я знаю, это делает ее более легкой мишенью, но не смей прикасаться к ней. Тебе сходит с рук много дерьма, когда дело касается меня, но я не потерплю, если ее обидят. Не потерплю.

– Она знала о хищении, когда оно случилось.

– Не может быть.

– Я слышал, как Вирджиния сказала это.

«Она уже знает. Почему, ты думаешь, я послала ее к этому психологу».

Слово в слово, я помнил это.

– Значит, ты неправильно понял, – вздох сопровождал его слова вместе с решимостью, которая была мне знакома, но только не в нем, – бедной девочке не хватает даже на гребаную еду.

Мой взгляд метнулся к нему. Я внимательно изучил его лицо, не нашел, чего хотел, и изучил снова.

Я все понял правильно, Фика. Она встречалась с гребаным агентом Комиссии.

Я не стал приводить этот аргумент, потому что, если она это и сделала, я определенно это заслужил.

Мой мозг заработал с бешеной скоростью, вспоминая все то дерьмо, что я творил с ней, потому что считал, будто она замешана в «Уинтропском скандале».