Прежде чем уйти, Фика взял с меня слово, что я оставлю Эмери в покое. Я не помню, что пробормотал в ответ, но это успокоило его, потому что он положил ладонь мне на плечо, сказал что-то, чего я не расслышал, и тут же ушел.
Мой новый телефон врезался в стену, как только за ним закрылась дверь. Он с грохотом упал на пол, осколки стекла разлетелись, экран выглядел устрашающе похожим на тот, который разнесла на куски Эмери.
«Она даже поесть не может, а ты взял у нее деньги, публично пристыдил за то, что она съела жалкий кусок индейки. Она имеет право разбивать все твои чертовы телефоны хоть до конца твоих дней, жалкий ублюдок».
Я наступил на стекло, не обращая внимания на то, что осколки впились мне в пятки и потекла кровь. Отбросив сломанный телефон в сторону, я разделся, разбросав все по полу, как мусор, и шагнул под душ. Он обрушил обжигающе горячую воду на мою голову и плечи.
Моя кожа покраснела от жара, но я не позволил себе пошевелиться, воткнув стекло поглубже в кожу. Кровь стекала с моих стоп. Темно-красная струя растворялась в воде, размываясь до розового и закручиваясь воронкой, когда стекала в канализацию.
Прижав ладони к стене, я изучал пол, поставив ноги точно туда, где стояла Эмери, когда я наблюдал за ней в душе. Мой член тут же встал, и я был настолько мудаком, чтобы взять его в руку.
Передернуть.
Представляя ее.
Впервые в жизни я принял правду.
Я – злодей в этой истории.
Глава 30 Эмерли
Глава 30
На первом курсе университета я поняла, что всю жизнь проведу в погоне за искуплением. Заключительная неделя подошла к концу, зимний мороз кусал мои щеки, пока они не стали ярко-алыми. На бумаге, зажатой между моими пальцами, красным маркером была написала буква «А». Мне потребовался весь семестр, чтобы написать эту работу – кульминация нескольких месяцев усилий.
И я должна была быть счастлива.
Впрочем, я много чего должна была.
Но я шла, словно выдолбленное дерево, живо раскачивающее руками, но зияющее пустотой внутри. Папа устроил бы вечеринку и кричал бы о моих достижениях, пока я не уткнулась бы лицом ему в бок и не стала бы умолять его прекратить смущать меня.
Вирджиния посмеялась бы над нашим громким, грубым поведением, но когда наступил бы час коктейлей, она бы хвасталась моими оценками перед своими друзьями, хихикая, когда кто-то из них жаловался бы на неудачи своего ребенка.
Тяжесть одиночества обрушилась на меня, пока я, задыхаясь, не подбежала к ближайшей мусорной корзине с эссе, зажатым в руках, и не блеванула. Без рвоты. Семестр на минимальной диете превратил меня в кожу и кости.