– Ты когда-нибудь позволишь Риду прикоснуться к тебе так, как прикасался я? – спросил он, поглощая меня одними лишь словами. Как будто мы снова стояли в том номере и я не могла ощутить его вкус на своем языке.

Я сосредоточилась на пальцах ног, пошевелила ими в конверсах и, чтобы отвлечься, сосчитала каждый.

– Я с трудом могу поверить, что позволила тебе прикасаться ко мне, – пробормотала я.

Или что позволю тебе сделать это снова.

– Тебе когда-нибудь хотелось сражаться за него? – Его взгляд читал мое лицо, собирая все ответы, которые были ему нужны, по застывшему на нем ошеломленному выражению. – Если кто-то не так смотрел на него, не так разговаривал с ним, не так прикасался к нему, ты бы подняла свой гребаный меч и ринулась в битву, забыв о броне?

– Я бы боролась за него, – запротестовала я.

Я бы действительно боролась.

Рид был моим лучшим другом.

Если бы он позвонил мне в четыре утра и сказал, что убил кого-то, я бы помогла ему рыть чертову могилу под стеной полицейского участка, если бы нужно было.

Нэш покачал головой, будто считал меня унылой и жалкой. Его уверенность наказывала меня, потому что означала, что он верит в свои слова, а когда Нэш верил, верила и я.

– Ты бы сражалась рядом с ним, не за него. Две разные вещи. Если бы он попросил тебя опустить меч, ты бы послушала, потому что это не въелось в тебя до костей, не стало рефлексом, безусловным инстинктом. У тебя остается выбор, и это разница между тем, чтобы любить кого-то и быть влюбленным. Ты можешь контролировать одно, но, черт подери, ты не можешь контролировать другое.

– Что ты знаешь о любви? – выплюнула я, ненавидя эту разницу в наших взглядах.

Буду ли я говорить что-то подобное через десять лет? Пойму ли вообще подобные вещи? Он снял пиджак и бросил его на стол, остановившись лишь чтобы ослабить галстук.

– Достаточно знать, что ты никогда не любила Рида.

– Почему?

– Потому что я знаю, на что похожа любовь. Я видел, как мама и папа любят друг друга. У твоих родителей больше денег, чем у всех, кого я когда-либо встречал, но самые богатые люди, которых я знал, это мои родители. – Он сорвал галстук, расстегнул две пуговицы на рубашке и закатал рукава, остановившись как раз в тот момент, когда показался край татуировки «искупление». – Если я и скажу тебе нечто, что стоит запомнить, так это будет вот это. Любовь – самое дорогое, что у тебя когда-либо будет. Ты платишь за нее горем, слезами и частичкой своей души, но взамен получаешь счастье, воспоминания и жизнь.