Шантилья ушла с Кайденом, Ида Мари и Ханна давали интервью архитектурному журналу о предстоящем открытии отеля с ограниченным кругом лиц. Нэш провел утро с Делайлой, болтая с местным политиком об играх высшей лиги.

Он вошел в офис около полудня, щеголяя темными джинсами, белым «Хенли» и бейсболкой. Когда он застукал меня за поеданием сэндвича, который он сделал, в футболке, которую он придумал, он прислонился к дверному проему, скрестил руки на груди и принялся наблюдать.

Самодовольный и чертовски самоуверенный.

Я отправила последний кусочек в рот, перекусив руту.

– Ты расскажешь?

– Ты поверишь, что у меня есть причины не рассказывать?

– Да, ты хочешь, чтобы это рассказал мне Гидеон.

– То, что ты зовешь его Гидеон, а не «папа», и есть причина.

На самом деле я всегда называла его «папа» в лицо и почти всегда называла его «папой» в уме. На самом деле я обращалась к нему «Гидеон» только с Нэшем, потому что боялась неизвестности. До сих пор я понимала мотивы всего, о чем рассказывал папа.

Он состоял в формальном браке с Вирджинией, чтобы сохранить меня.

Он сделал Бальтазара партнером, чтобы сохранить меня.

Он не сдал их властям, чтобы сохранить меня.

Это понятно.

Но что, если придет день, когда он признается в том, что он или Нэш сделали нечто столь ужасное, что я никогда не смогу простить их? Или хуже… я прощу их, потому что очень хочу, чтобы они были в моей жизни.

Я написала свою записку прямо у него на глазах и впечатала ее ему в грудь.

«Нет.

Эмери.

P. S. Единственные сыры, которые мне нравятся, – белый чеддер и нитяной сыр, но только правильный, полосками».

Несколько дней спустя Нэш прибыл слишком поздно, чтобы везти меня к папе, а это значило, что я дошла до остановки, села в автобус и смотрела, как он едет следом до следующей автобусной остановки. Я спрыгнула и неторопливо направилась к нему.