Подобное самомнение возмутило Чичи.

– Не буду.

– Перемени, или я сделаю это сам.

– Нашего сына нарекли в честь его дедушек. Вопрос закрыт.

– Я хочу, чтобы у него было собственное имя, которое принадлежит ему одному.

– Знаешь что? Я бы, возможно, и согласилась позволить тебе назвать его Ником, если бы хоть на секунду поверила, что ты проведешь с ним достаточно времени, чтобы успеть к нему обратиться по этому имени. Но тебя ведь здесь не будет. И знаешь, что еще? Я хочу это сделать ради твоих отца и матери. Они заслуживают уважения.

– После того, что отец со мной сделал? Нет уж!

– Пора бы уже его простить, Сав.

– Ты просто не понимаешь. У тебя какой-то заскок на эту тему. Так вот, Чич, приготовься, потому что у меня тоже есть заскок, и он касается этого имени. Я его не потерплю.

– Поверить не могу, что ты, итальянец, не согласен со мной в этом вопросе! – воскликнула Чичи. – Это ведь наша традиция. В этом все мы.

– В этом вся ты. А для меня этот человек больше ничего не значит. И если бы ты проявляла ко мне уважение – в моем собственном доме, – ты бы ни за что не пошла против моей воли и не назвала бы моего сына в его честь.

Тони отодвинул тарелку с бутербродом, встал и вышел из кухни. Чичи выбросила бутерброд, схватила бутылочку с молоком и поднялась в спальню, чтобы продолжить спор с Тони, но его там не было.

Леоне крепко спал в своей колыбели. Она поставила бутылочку на ночной столик, вернулась в коридор и приоткрыла дверь в комнату для гостей. Тони лежал на кровати.

– Так ты здесь собираешься ночевать?

– Перемени его имя, Чичи.

Чичи закрыла дверь, вернулась в детскую, взяла на руки малыша, осторожно его разбудила и покормила из бутылочки, как поступала каждую ночь в отсутствие Тони и как будет продолжать делать, когда он снова уедет. Она села в кресло-качалку, держа на руках продолжавшего сосать Леоне. Ну и дела. В те немногие вечера, когда Тони был дома, вся семья ходила на цыпочках, чтобы он мог отдохнуть. О детях заботилась она, она вела дом. Она же оплачивала счета. Собственно, она делала все – вот только не пела и не сочиняла песни. Этим она пожертвовала ради того, чтобы у ее мужа был свой голос, своя карьера, своя жизнь. Державшая бутылочку рука задрожала. Не такую жизнь она планировала для себя и не на такую жизнь соглашалась, выходя замуж за Тони Арму. Что-то здесь требовалось изменить. Но, когда она укладывала Леоне обратно в колыбельку, ее пронзила страшная мысль. Было слишком поздно. Пока она надеялась, вдруг что-нибудь да изменится, что-то уже изменилось.