Ну, правда невеста пока не в курсе, что она невеста. Завтра узнает. Я решил, чего тянуть? Вот только с Леной разберемся, и сразу.

— Так вот, Волька. А теперь представь, что я и Алиса умерли по вашей вине. И наш сын остался без родителей.

Глаза Вольки округляются. Похоже, он только сейчас замечает автолюльку с Никитой. Лепечет, запинаясь:

— Это в-ваш ребенок?

Я киваю.

— У меня тоже есть сестричка, — глухо бормочет он. — Ей три.

— Ты ее любишь?

И вроде я задаю простой вопрос, но Волька ощутимо напрягается, как будто я хочу выведать военную тайну. Он мнется и тянет с ответом.

— Я вот очень люблю своего сына, — искренне и просто заявляю я.

Тогда его плечи расслабляются, и он выдает:

— Я тоже… это… люблю сестричку. Она смешная шмакодявка.

М-да, как тяжело ему дается это признание. Очевидно, нечасто он сам слышит такие слова, если вообще слышит.

Вспоминаю фразу из старой популярной кинокомедии: «Я старый солдат и не знаю слов любви».

Видать, это не по местным понятиям: признаваться, что любишь какую-то «шмакодявку».

— Ну вот. Волька, веселье весельем, но нужно понимать, когда игры становятся слишком опасными. В другой раз все может закончиться плохо, и тогда ты и твои друзья точно отправятся в тюрьму. Ты ведь этого не хочешь?

Он молча качает головой.

— Пойми, ты со своими друзьями едва не оставил нашего сына без родителей. Представь теперь, что будет с твоей сестрой, если не станет тебя и мамы? Она останется одна на всем белом свете. И ее отправят в детский дом. Как тебе такая перспектива?

Волька приоткрывает рот, мотает головой и мычит что-то нечленораздельное.

И тут происходит неожиданное. Он из волчонка, что пытается храбриться, превращается в совершенно потерянного и растерянного мальчугана. В уголках его глаз блестят слезы, он всхлипывает:

— Я больше так не бу-у-уду! Прости-и-и-те! Не бу-у-уду!