– Простите, что перебиваю, Дейв, но у нас мало времени.

– Конечно. Извините. А почерк все-таки красивый.

– По-моему, Джейн такой же каллиграф, как Сильвия Плат – пекарь[20], – сказала София. – Ничего не могу разобрать. Что тут написано?

– Это к сестре: «Дорогая Кэсс, вчера был еще один глупейший званый вечер… Мисс Лэнгли ничем не отличается от других низкорослых девиц с широким носом, большим ртом и грудью, едва прикрытой модным туалетом».

София улыбнулась:

– Колко. Читайте дальше.

– «Бат – это только тень, дым, пар и сумятица. Я уже не в силах находить в людях приятность».

Следующие несколько строк Дейв прочел про себя. София вытянула шею.

– Что там? Что-нибудь пикантное?

– Как раз наоборот, – ответил он и отложил письмо.

– В чем дело? Чего это вы расчувствовались? Возьмите себя в руки, Дейв. Время дорого.

– Понимаю, но все это так печально… Ведь Джейн ненавидит Бат девятнадцатого века! Вы считаете, мы должны отправить ее туда, где ей так плохо, ради того, чтобы она писала там книги?

София откинулась на спинку кресла. Она знала: дома, в 1803 году, Джейн ждут насмешки и одиночество.

– Да, Дейв, мы должны ее туда отправить. То, что она там переживет, поможет ей стать самой собой.

Дейв кивнул и продолжил бережно перебирать письма. Он по одному передавал их Софии, зачитывая вслух первую строчку.

– А вдруг здесь нет того, что мы ищем? – спросила София тихо.

– Тогда Джейн Остен исчезнет, – ответил Дейв, склонив голову.

В одном из писем Джейн отказывалась приехать к брату Джеймсу на праздник по случаю годовщины его свадьбы, в другом благодарила Фрэнка за пару шелковых чулок.

– Осталось всего два, – сказал Дейв. – Это от матери, которая, похоже, чем-то недовольна.

Он передал листок Софии.