Медсестра мнется, прежде чем перевести, а когда делает это, доктор вскидывает руки в свойственном всем итальянцам эмоциональном порыве.

— Вам нужно забыть про сцену! - У него почти взбешенный вид. - Сеньора, сейчас речь идет не о том, чтобы вернуться в балет, а о вашей возможности самостоятельно передвигаться!

— Я это уже слышала, - говорю я.

— Ситуация очень серьезная, сеньора Вера.

Мне остается только горько усмехаться, потому что чем дальше - тем больше этот разговор становится похож на державу. Как будто и не было всех этих лет восстановления, попыток встать на ноги, долгих болезненных процедур и первых, заново разученных па, каждое из которых неизменно заканчивалось падением.

— Нужна операция, - говорит врач. Я не понимаю по-итальянски, но даже если бы не помощь медсестры, я бы, кажется, все равно догадалась, о чем он, по одной только интонации. - Очень серьезная операция, и ни один хирург не даст вам гарантию, что после нее вы сможете полноценно передвигаться без помощи…

Он запинается.

Наверное, даже у эмоциональных итальянцев отбирает дар речи, когда приходится сообщать молодой девочке, что она на всю жизнь останется инвалидом, и вместо каблуков будет «наслаждаться» выбором костылей.

— Я все это уже слышала, доктор, - дружелюбно улыбаюсь в ответ. И озвучиваю свой прошлый диагноз.

Они переглядываются.

Медсестра просит повторить, но я просто говорю, что она не ослышалась.

— Но… как? - У доктора ошарашенный вид.

— Я очень упорная. Поэтому, пожалуйста, просто скажите, что нужно делать.

— Потребуется еще несколько консультаций, - неуверенно говорит он, снова зачем-то проверяя показания системы. Я не разбираюсь в электронных циферках, но почему-то кажется, что за последние пару минут там нечему было кардинально меняться. - Но я не хочу давать никаких надежд, сеньора. Ваши суставы… после хирургического вмешательства вам потребуется длительная восстановительная терапия.

Я просто киваю.

Голова вдруг становится очень тяжелой. Может, от избытка теней прошлого, которые водят безумные хороводы вокруг костра моих тщеславных надежд, а может потому, что наконец, начинают действовать успокоительные.

— Мы сделаем все возможное, чтобы максимально…

Итальянский доктора и английский медсестры сливаются в один сплошной гул, становятся невыразительными, растянутыми, словно в фильмах, где старые кассетные магнитофоны зажевывали магнитную ленту. Но во всей этой вязкой паутине раздается выразительно громкий звонок моего телефона. Я кое-как разлепляю веки и тянусь к тумбочке. Медсестра помогает - вкладывает телефон мне в ладонь. Поднести его к уху - та еще непосильная задача, потому что я по-прежнему почти не чувствую ни свое тело, ни кости внутри него.