Мы с Олегом смотрим друг на друга, и мне кажется, что в шуме у меня в голове отчетливо слышны его слова: «Что же ты, девочка, стала такая беспомощная?» Я опускаю взгляд на его губы и замечаю, что они шевелятся. Так он сказал это вслух? Или у меня были галлюцинации?
— Ника? - слышу его раздраженное нетерпение, и рука с пончиком дергается в мою сторону.
— Я не хочу. Еще и обеда нет. Если буду налегать на быстрые углеводы с утра пораньше - через месяц не буду вмещаться в свой личный автомобиль. - Хлопаю по рукояти инвалидного кресла и пытаюсь изобразить беззаботное веселье. - Но я обязательно попробую по кусочку всего.
Он ждет. Несколько тяжелых секунд, за которые я успеваю придумать еще пару отговорок, но Олег все-таки возвращает пончик на тарелку. Надеюсь, что теперь просто встанет и уйдет, но он, наоборот, устраивается поудобнее, включает телевизор и, лениво потягивая кофе, листает каналы. Даже не пытается задержаться ни на одном из них.
— У меня была важная деловая встреча, - наконец, поднимает тему своего ночного отсутствия. - Я не думал, что все так затянется. Пришлось ублажать будущих партнеров, везти их в стриптиз, потом - ждать из стриптиза. Я не хотел тебя беспокоить поздним возвращением и остался ночевать в своей старой квартире.
Мне абсолютно все равно. Даже если бы он сейчас признался, что провел время с одной из танцовщиц - во мне ничего бы не ёкнуло. Возможно, действительно провел. Возможно, если я снова как-то не так отреагирую, он начнет рассказывать подробности, чтобы сделать мне больно. Раньше это было лишь время от времени, но моя «болезнь» изменила все. Даже в мелочах, как с пончиком, он как будто наслаждается моей беспомощностью.
— Ты разве ее не продал? - озвучиваю внезапно всплывшую мысль. Абсолютно уверена, что он пару раз говорил об удачной сделке.
— Кого? - Олег не отрывает взгляда от музыкального клипа, на котором группа длинноногих мулаток танцует (хотя это тяжело назвать танцами) вокруг двух исполнителей.
— Квартиру. Ты еще месяц назад говорил, что продал квартиру.
Вместо ответа муж подается вперед и делает все, чтобы я увидела, как сильно его будоражит вид полуголых девушек. Но все дело, конечно, не в отсутствии на них одежды - все дело в танцах.
Я потихоньку качусь к мойке, полощу чашку.
Непролитые слезы жалят горло, обида сжимает вокруг него холодные тиски. Может, если бы он проявил хоть каплю сочувствия, между нами все было бы иначе?
Впервые за почти двадцать три года своей жизни, я чувствую себя настолько одинокой. Вокруг меня как будто тотальный вакуум, внутри которого существую только я. Как тот хомяк в пластиковом шаре из диснеевского мультфильма, только, в отличие от хомяка, у меня почти нет шансов выбраться из своего «заточения».