Одной рукой он откинул со лба ее волосы, другой погладил по спине.

– Прости меня! Черт, прости! Я был таким слепым идиотом…

Говорить она по-прежнему не могла – и сделала то, что всегда делала Франческа в подобных случаях. Прижалась к его губам.

Поцелуй отворил двери ее сердца и души; боль, и страх, и тоска, и мучение вылетели из-за решеток и стаей воронов растворились в небесах. Вкус Чандлера стал вкусом прощения, и ласки, и еще множества радостей, которые оба прежде считали для себя запретными и недостижимыми.

Например, дома.

Наконец она оторвалась от его губ – и теперь нашла слова:

– Я… мне было невыносимо что-то скрывать от тебя! – заговорила она, гладя его по щеке. – Ты единственный живой человек, перед которым мне может быть стыдно. Моя любовь каким-то образом дала тебе власть надо мной – и, признаюсь, я вела себя как последняя трусиха: боялась признаться из страха, что ты меня упрекнешь, и это будет слишком больно.

Она глубоко вдохнула, и вздох ее вырвался наружу холодным белым облачком.

– Я не могу забрать назад все, что сделала… всю свою ложь…

– Я тоже, – посерьезнев, ответил он.

– Как ты думаешь, – задала она последний вопрос, тяжким грузом лежавший на сердце, – мы сможем любить друг друга настолько, чтобы снова друг другу довериться?

Несколько мгновений он пристально вглядывался в нее, затем глаза его вспыхнули теплым светом.

– Теперь я начинаю понимать: доверие – зеркало любви. Одни начинают с чистого листа, но другие… им приходится строить свою любовь на руинах, разгребая завалы и просеивая мусор. Трудная задача. Но, если кто-то не боится трудностей и готов к испытаниям – это мы. Согласна?

Она смотрела на развалины дома, где прошло ее детство – и сердце, казалось, росло, росло, заполняя всю грудь и вытесняя страх, что все это не взаправду и может вдруг закончиться.

– Скажи, что ты этого хочешь! – взмолился Чандлер, покрывая ее лоб, брови, веки, виски быстрыми поцелуями, которые спускались все ниже. – Скажи, что мы построим новую жизнь на руинах старой. Скажи, что это возможно! Чем соблазнить тебя, чтобы ты согласилась разделить со мной жизнь? Знаешь, я ведь теперь человек совсем не бедный!

Прежде чем он успел снова завладеть ее губами, Франческа шутливо оттолкнула его.

– С тобой я соглашусь жить и под корнями дерева, и ты прекрасно об этом знаешь! Только один, последний вопрос…

Она ощутила, как он напрягся.

– Как же мне теперь тебя называть? – спросила она. – Лютер?.. Конечно, нет. Да и к имени Деклан ты, кажется, так и не привык.

Глаза его блеснули, уголок рта приподнялся в усмешке.