Потом Лахлан медленно уложил ее на землю, и плед, которым она укутывала плечи, стал одеялом.

Он поднял голову:

– Тебе не холодно? Я набрал хворосту для костра. Подожди минуту…

– Не нужно никакого костра.

Белла сунула руки ему под рубашку, наслаждаясь теплом его кожи. От Лахлана исходил такой жар, что хватало на них обоих. Ладонь ее прошлась по упругой плоскости его живота, и мышцы его мгновенно напряглись в ответ.

– Ты же меня согреешь?

– Но ведь одежда будет мешать.

В его словах было столько обещания: обнаженные, плоть к плоти, кожа к коже, – что Белла уже сгорала в сладостном предвкушении.

Лахлан начал раздеваться. Может, ей отвернуться? Ведь, наверное, не полагается проявлять такой интерес к мужскому телу. Впрочем, она давно уже не девица, так что можно смотреть во все глаза, затаив дыхание. Один предмет одежды снимался за другим, и вскоре ее жадному взору предстало роскошное мужское тело. Сапоги, оружие, плед, кожаный акетон, кольчужные чулки и рубаха были свалены в кучу на полу. Когда его руки взялись за завязки штанов, у нее пересохло во рту, а когда глазам предстало твердое свидетельство мужской силы, она медленно сглотнула слюну. Было темно, но не настолько, чтобы не оценить размер и не вспомнить, как это чувствовалось во рту…

– Если будешь так на меня глазеть, долго мне не продержаться, – заметил Лахлан, сбросив штаны и отправив их в кучу одежды.

Обнаженный и возбужденный, во всем своем мускулистом совершенстве, он был великолепен. Белла так ему и сказала, а он в ответ ее поцеловал. Она чувствовала, как его пальцы дергают завязки ее рубашки и штанов: в путешествие она опять нарядилась в мужской костюм. Пальцы Лахлана щекотали ее кожу, помогая освободиться от одежды, но губы и язык не давали ни минуты передышки, поэтому она поняла, что совершенно обнажена, только тогда, когда Лахлан оторвался от ее губ.

– Это ты само совершенство, не я, – проговорил он с благоговением, пожирая взглядом ее обнаженное тело.

Белла почему-то застеснялась и покраснела. Он уже видел ее голой, но на сей раз все было по-другому. Впервые в жизни она не воспринимала мужское восхищение как вызов. Никогда еще мужчина не смотрел на нее с таким благоговением – как будто она была драгоценностью, самой прекрасной женщиной в мире.

Приподняв ладонью ее грудь, он погладил большим пальцем напряженный сосок.

– Я хочу вспомнить, какая ты на вкус, Белла!

Его слова обещали такое чувственное наслаждение, что она вздрогнула. А когда Лахлан взял в рот напрягшийся бутон, с губ Беллы слетел стон удовольствия.