Эту картину я нарисовала в подарок Дэвиду на день рождения. Он любил это особое место на альпийском лугу с видом на озеро Тахо, называемое хребтом Синицы. Зимой и весной вы можете отправиться туда с пригоршней птичьего корма, и маленькие птички пролетят прямо над вами и сядут на вашу протянутую руку, чтобы покормиться. Это прекрасное, волшебное место, и картина отражает его тихое величие.

Из всех пейзажей, которые я когда-либо рисовала, когда мы были вместе, этот был у Дэвида самым любимым.

Я говорю картине:

— Ты, коварный кусок дерьма.

Жена. И дети.

И я почти вышла за него замуж.

Как бы я хотела сейчас, чтобы он упал со склона горы, как я думала, и разбил свою драгоценную голову.

Я знаю, что скоро мне понадобится интенсивная терапия, чтобы разобраться в этом. Наверное, многочасовая. Возможно, на всю оставшуюся жизнь. Но сейчас я нахожусь в какой-то странной Стране под названием «Никогда». «Реального» мира в ней не существует.

Поиски Дэвида-Деймона стали моей единственной реальностью.

Я снимаю картину со стены и кладу ее лицевой стороной вниз на пол. Я снимаю деревянную подложку, обнажая раму и заднюю часть холста…

И единственное слово, нацарапанное почерком Дэвида на нижнем краю.

Панама.

Ему не нужно было больше писать. Он знал, что я буду знать, куда отправиться, зная только это.

Я собираю сумку, звоню родителям, убеждаю их остаться у друзей, пока они не получат от меня весточки, и высаживаю Моджо у Слоан.

Когда она спрашивает меня, куда я еду, я говорю ей правду: в мой медовый месяц.

Потом я беру такси до аэропорта и покупаю билет первого класса.

Тот трастовый счет, который Кейдж открыл для меня, очень пригодится.

39