Попеременно падая то в жар, то в холод, я делаю еще одну попытку встать, опираясь на стол. Нужно уносить отсюда ноги. Срочно… Тщетно. Они не держат. Ноги подкашиваются. В таком состоянии не убежать. Даже не уползти. Что это? Снотворное? Наркотики?

– Ч-что п-происходит… зачем?

Сознание уплывает. Я скорее чувствую, чем вижу, как меня хватают под руки. Хочу закричать, но рот грубо затыкают широкой мозолистой ладонью. А мои попытки вырваться настолько вялые, что толку от них никакого. У меня нет сил даже просто на то, чтобы схватиться за что-то! Тело отказало. Оно просто меня не слушалось! По позвоночнику пополз липкий страх. Это была ловушка. Она все это подстроила. Тварь!

Единственное, о чем успеваю вспомнить, пока мозг окончательно не превратился в кисель, это ребенок. Только бы эти изверги ничего не сделали ребенку! Только бы… Я убью ее! Если с ним, с нами что-то случится – я убью ее! Уничтожу. Сровняю с землей. А последнее, что я услышала перед тем, как отключиться, обжигающее ухо шипение:

– Зазнавшаяся сука.

Все. Дальше меня накрыла темнота.

Глава 41

Глава 41

Глава 41

Виктор

Я снова набрал номер Кулагиной. Нервно постукивая колпачком шариковой ручки по столу, терпеливо слушал длинные гудки. Это был уже пятый по счету звонок. Ответа п- прежнему нет. Что за нафиг?

Стул подо мной начал "подгорать". Я уже давно сорвался бы и полетел, если бы не нужда дождаться Шумилова, которого в середине дня хер пойми где носили черти.

– Не берет? – внимательно следя за мной последние десять минут, спросил Герман.

– Выпорю, блять.

Попросил же по-человечески – будь на связи. Предупредил, что как только окажусь в отделе и с телефоном, наберу. Хрен-то там! В одно ухо просьба влетела, в другое – вылетела. Сказать, что я злюсь, – не сказать ничего.

– Ты же говоришь, на встречу какую-то ее подкинул? Может, не слышит.

– Может, и не слышит, – нехотя соглашаюсь.