— Здравствуй, племянничек! Пришёл, да? И с девушкой.

— Да, я хотел бы вас познакомить.

Оливер заранее предупредил родственника, что приведёт сегодня особенную для него девушку.

— Вот значит, какая твоя любовь… — усатый дядя скосил взгляд на притихшую девицу с яркой шевелюрой цвета сочного новогоднего мандарина. — Здравствуйте, милая леди, меня зовут Сандал Евгеньевич. Я хозяин всего этого благолепия и дядя этого шебутного сорванца.

Девушка вскочила на ноги, ощущая исходящую от мужчины ауру спокойствия и даже в некоторой мере власти, что всякое желание прикольнуться по поводу его имени, забавно перефразировав его в «скандал», смело попутным ветром, и она протянула ему руку тыльной стороной ладони, которую тот легонько поцеловал. «Ух, какой манерный» промелькнуло в голове Сони, и она представилась этому человеку, который ей понравился:

— Меня зовут Соня.

— Очень-очень приятно, — ответил высокий усатый мужчина, отметив про себя, что «девушка-то странноватая».

Он не был бы удивлён, увидев девчонку-подростка около своего беспутного сыночка, который всегда выделялся весьма своеобразными подружками. А Оливер, хоть и был звездой, не опускался до уровня брата, выбирая девушек утончённых, изысканных, тех девушек, которые похожи на девушек, а не на пубертатного возраста девчонок, страдающих чуть ли не манией величия, выражающейся в отпечатанной на лбу надписи «я — пуп земли».

— И мне приятно. Заведение… просто слов нет, чтобы описать, — попыталась сделать комплимент и Соня, в попытке понравиться папе своего любимого человека.

— Спасибо! Мы старались, — учтиво поклонился он в ответ, распространяя вокруг сладковатый аромат своей сигары.

— И у вас получилось!

— Рад! Безмерно рад, дорогая!

— Да, дядя, шик несусветный. Я и не предполагал, что из той дыры, может получиться что-то путное, — встрял Оливер.

— Не предполагал, — вскинул бровь, ну, совсем как это делал сам Олли, дядюшка Сандал и хитро прищурился, — но посоветовал мне своего Ветрова?

— Что ты! — сдаваясь, располагающе улыбнулся племянник. — В Ксандре я ни капли не сомневался, он же художник от Бога.

— Согласен. Я и сам, признаться, не верил, — разоткровенничался дядя. — Но Фрося не верила в меня ещё больше, — хохотнул он, — так что пришлось постараться, чтобы утереть нос моей личной циркулярной пиле.

— Дядь, ну что ты такое говоришь? Наша тётя Фрося, то есть Ефросинья, — исправился Олли, припомнив, что за «Фросю» можно попасть в чёрный список тётушки, из которого живыми не выбираются, — очень даже… милая.

Это было сказано таким тоном, что вызывало сомнение даже у не знакомой с ней Соней.