– Вроде бы мармелад, нет?

Смеясь, она скрылась на кухне и поставила чайник. Через пару минут она вышла с двумя кружками кремово-бежевой жидкости, которая сразу же наполнила комнату запахом приготовления ко сну.

– Спасибо, приятель. – Гарри взял свою кружку и подул на нее. Он подождал, пока Розалина пристроится рядом с ним, а затем продолжил. – Ну, как ты держишься?

– А, я в порядке. В порядке. Честно говоря, все хорошо. Наверно, мне даже полегчало, потому что пока мы были вместе, я словно пыталась что-то доказать – или ему, или себе, или своим родителям. А теперь не нужно, и вообще-то никогда не нужно было, и это… это очень здорово.

– Я за это выпью.

Они неуклюже стукнулись кружками, потому что «Хорликс» не подходил для тостов. Кроме того, он не настолько успокаивал, как об этом говорилось в рекламе. На самом деле Розалина начала думать, что Амели, возможно, была права, когда сказала, что на вкус он напоминает песок и стариков.

Между ними воцарилось молчание. И это была бы уютная тишина, ведь что может быть уютнее, чем «Хорликс», но Розалина… что ж. Она не солгала, когда сказала Гарри, что с ней все в порядке. Так и было. Просто ей было… неспокойно, как будто вся ее жизнь была пазлом, который положили не в ту коробку, и она пыталась составить картину заката из тех кусочков, из которых должна была получиться корова. И хотя перспектива больше не складывать горизонт из копыт вызывала у нее неподдельный восторг, как тогда, когда она бежала по полю какого-то бедного фермера с Анвитой и Гарри, она была почти на грани негодования.

Глубокой, глубокой обиды.

Не из-за Алена. Из-за всего. Из-за всего, что она не замечала, игнорировала и упускала. Даже когда это было у нее перед глазами.

А что… что, если уже поздно?

– Эй, приятель, – Гарри поспешно поставил свой «Хорликс» на пол, – ты что делаешь?

И в этот момент Розалина поняла, что пытается поцеловать его.

– Прости. Прости. – О боже, неужели она ведет себя как Лив? – Я… Я знаю, что ситуация хреновая, но я думаю, что ты… и я, может быть… и поэтому я…

Долго, очень долго Гарри ничего не говорил.

А затем он встал.

– Наверно, я пойду.

– Черт. Прости. Не надо… Черт. Я веду себя как полное ничтожество, да?

– Нет, друг. Просто… – Он вдохнул, как тогда, когда Колин Тримп настаивал, чтобы он выразил чувства по поводу выпечки. – Слушай, ты знаешь, что ты мне… мне нравишься и все такое. Но вряд ли тебе понравится, если я… соглашусь на то, что ты сейчас пыталась сделать. После всего, что произошло.

Он был прав. Возможно, он был прав. Но ей не нравилось, что он был прав.