А ещё… от непрошенных воспоминаний пробирает. Словно и сейчас чувствую хлёсткий, цепкий взгляд незнакомого мужчины в годах. Неприятный человек. Очень неприятный. Он тогда слишком подозрительно смотрел на нас с Гордеем. Он участвовал в торгах. И ему тоже нужна была кошка. Или… не особо и нужна, если он ее отдал? Добровольно…

Мурашки бегут по спине, я словно впадаю в транс на секунды. От того взгляда до сих пор поёжиться хочется. Страшно от него, жутко, желание спрятаться. А… не может же быть… чтобы именно этот человек…

– …полез-то туда, а? – прихожу в себя, выныривая из ярких осязаемых картин прошлого. Неосознанно обнимаю себя руками, стараясь выстроить эмоциональную защиту. От того самого взгляда. – Чуть голову себе не расшиб!

Подхожу и забираю малыша, отмечаю, как Гордей морщится, пока сын прыгает прямо у него на руках. Больно, наверное.

Отхожу на пару шагов назад. Подмечаю раненый мужской взгляд, скользящий по острым осколкам. Голова опущена, руки в карманах. Челюсти плотно сжаты.

Сердце сжимается. Гордей даже немного сгорбился, широкие плечи скорбно опустились. Ох… я знаю, как он любил эту кошку. Она для него была бесценна… Но Андрей дороже…

– Гордей… – медленно приближаюсь, кладу ему на плечо руку. Хочется поддержать, но что уж тут скажешь.

– Не надо, – выдавливает отчаянно. Присаживается на корточки. Вздыхает. Безысходность и уныние быстро распространяются в воздухе. Мне так жаль. Мне действительно невыносимо жаль. Гордей все Андрею разрешает… но только не трогать взрослые игрушки…

Я не знаю, как поступить. Оставить его одного или, наоборот, увести из комнаты. Чтобы внутренний пожар не разгорелся до неконтролируемых размеров.

– Пойдём, – выбираю второе и сжимаю крепкую мужскую ладонь своей.

– Идите. Я сейчас.

– Андрюш, – строго проговариваю каждое слово уже в гостиной. – Ты очень расстроил папу. Ты знал, что нельзя кошку брать.

– Мяя… бууухх… – начинает кукситься сын, оттопыривая нижнюю губу, сопит громко. Ему тоже обидно. Но сейчас я полностью на стороне Гордея.

– Сам чуть не слетел с полки. Кошку разбил. В папин кабинет больше не ходить! Ты понял? – нависаю над сыном.

– Да, – понял он…

Слёзы льются градом. Обычно Андрюша орет на весь дом, когда плачет, а тут молчит, крокодиловы слёзы катятся по щекам. Губы плотно поджаты, весь в отца. Подбородок сморщен. Сделанного не воротишь. Уверена, Гордей в душе тоже плачет.

Эта кошка как символ. Того, что мы с Гордеем не смогли уберечь. Того, что так сладко начиналось…

– На, – раздаётся из-за спины. Оборачиваюсь.

Гордей протягивает фигурку кошки, которую не так давно купил сыну взамен алебастровой.