Костя хрипло посмеялся над собственной шуткой. Его смех был, как насмешка над каждым, находящимся в этой комнате. Как только понял, что, кроме него, никто не смеется, покраснел. Я не мог сдержать улыбку, потому что было довольно весело наблюдать за истерикой сорокалетнего мужика. Он то замирал, оглядываясь с опаской, то снова храбрился, выпячивая грудь. Успокоившись, он быстро подошел к бару и, добавив в стакан виски, встал у стены.

Моисей повернулся в сторону дивана, на котором сидел Миша. Худощавый мужчина нервно пожал плечами, наклонив корпус вперед. Тонкие жилистые руки дрожали. Было заметно, что творившееся в когда-то тихом и уютном кабинете ресторана было ему неприятно. Не привык Миша видеть «черную сторону» семейного дела. Смирился с тем, что жить намного проще, не задавая лишних вопросов. Поэтому взвалил все бумажные дела на свои плечи, скрывшись ото всех в уюте своего офиса. А теперь? Теперь пришлось окунуться в зловонную пучину реальности. Миша на миг поднял голову, бросив на меня осторожный, но открытый взгляд. Когда-то голубые глаза теперь напоминали выцветший лоскуток ткани. Покрасневшие белки, морщинистые, чуть опущенные веки, дрожащие тонкие брови. В его взгляде было что-то настоящее, человечное. Нотка боли, размывалась под плотным покрывалом неизбежности и смиренности. Он смотрел на меня и просил прощения…

— Кончай его, Лазарь! — Моисей махнул рукой.

Серега начал медленно поднимать руку, наводя ствол прямо на меня. Но двигался он настолько медленно, что стало скучно даже мне.

— О! Привет, дорогой, — я рассмеялся, но тут же зашипел. Запекшаяся кровь на разбитой губе лопнула, ноющая боль резко ударила в голову, затмевая бушующие мысли.

Снова обвел взглядом кабинет. Все, кроме Моисея и Кости, стояли с опущенными головами. Буба сидел на подоконнике, то и дело, сжимая кулаки до хруста костяшек. Мурашки отвращения покатились по телу. Ощущение тошнотворности перевешивало, потому что им всем меня было жалко. Жалость клубилась в воздухе плотным дымом сигар, она была в каждом вздохе, доносящемся из разных углов кабинета. Ворон сидел на диване, сложив голову на подголовник. Никто не смотрел. Они думают, что если не смотреть, то совесть и руки останутся чистыми. Но нет, суки…. Вы еще долго будете видеть сны. Я позабочусь…

Лазарь наконец-то поднял руку, прицелившись прямо в сердце, ему не хватило смелости прицелиться в голову, потому что понимал, что Янка не отстанет, пока не увидит меня. Берег ее сердце, не решившись раздробить мою черепушку в мясо. Понимал, что его сделали палачом не просто так. Моисей наказывает и его. И за дело, между прочим, потому что молчал. Видел и молчал. Он крепко сжимал рукоятку ствола, смотря не столько на меня, сколько на дуло пистолета.