Затем Шерли читает, и над книгой становится почти такой же усидчивой, как была непоседлива, когда занималась рукоделием. Она усаживается на скамеечку для ног или просто на ковер возле кресла миссис Прайер: Шерли так учила уроки в детстве, а старые привычки остаются у нее надолго. Рядом с ней устраивается рыжевато-коричневый, похожий на льва Варвар, положив морду на вытянутые передние лапы, сильные и мускулистые, как у альпийского волка. Одна ладонь Шерли обычно покоится на мощной голове преданного раба, потому что сто́ит хозяйке убрать руку, как пес начинает недовольно ворчать. Шерли так увлечена чтением, что не поднимает головы, не шевелится и не произносит ни слова, разве что вежливо отвечает миссис Прайер, которая время от времени укоризненно обращается к своей воспитаннице.

– Дорогая, не позволяйте этому огромному псу ложиться так близко, он мнет край вашего платья.

– Да это простой муслин, завтра я могу надеть чистое.

– Дорогая моя, мне бы хотелось, чтобы вы читали, сидя за столом.

– Надо попробовать как-нибудь, однако намного удобнее делать то, к чему привык!

– Дорогая, прошу, отложите книгу. Вы только утомляете глаза, читая при свете камина.

– Ничего подобного, миссис Прайер! У меня глаза никогда не устают.

Наконец на страницы падает свет через окно. Это взошла луна. Шерли поднимает голову, смотрит в окно, потом закрывает томик и выходит из комнаты. Наверное, книга попалась хорошая, она освежила ум и согрела душу Шерли, взбудоражила мысли, наполнив воображение новыми образами. Тихая гостиная, чистый камин, распахнутое окно, за которым виднеется сумеречное небо с «прекрасной царицей ночи», взошедшей на трон, – этого достаточно, чтобы земля показалась Шерли райским садом, а жизнь – прекрасной поэмой. Спокойная, глубокая радость наполняет Шерли, и людям не дано постичь ее или отнять, поскольку дарована она не людьми, это чистый дар Создателя своему творению, дар матушки-природы своей дочери. Подобная радость приобщает ее к царству духов. Бодро и легко поднимается Шерли по изумрудным ступеням и холмам, зеленым и залитым светом, на высоту, откуда ангелы смотрели на спящего Иакова, и там ее глаза обретают зоркость, а душа вдруг видит жизнь такой, как ей хочется. Нет, даже не такой, Шерли не успевает ничего пожелать. Чудесное сияние, стремительное и пылающее, вдруг озаряет все вокруг; оно множит свое великолепие быстрее, чем мысль, которая не поспевает за ним, и обгоняет желание, прежде чем то облачилось в слова. Шерли ничего не говорит в подобные минуты, она замирает в экстазе, а если миссис Прайер пытается ей что-либо сказать, просто выходит из комнаты и поднимается на полутемную галерею.