– Да, я сняла свою маску, – признаюсь я. Теперь мне это кажется смешным. Рискованным. Натуральное самоубийство. – Иначе она бы испугалась и не узнала меня.
– У нее деменция, она и так бы тебя не узнала, – возражает Финн.
– Я не собиралась говорить с ней в последний раз с надетой на лицо маской! – взрываюсь я.
На его лице дергается мускул.
– Ты хоть понимаешь, что натворила? – Он проводит рукой по волосам и принимается расхаживать взад-вперед. – Как долго ты пробыла у нее?
– Часа два, может, три…
– Без маски, – уточняет он, и я киваю. – Черт возьми, Диана, о чем ты думала?!
– О том, что я могу больше никогда не увидеть свою маму.
– А что, по-твоему, должен теперь чувствовать я? – взрывается Финн. – Ведь я тоже за тебя переживаю!
– Но у меня уже был ковид…
– И можешь заразиться им вновь. Или ты знаешь больше, чем Фаучи?[70] Потому что, насколько известно сегодня врачам, этот вирус чертовски коварен. Хочешь знать, что нам известно? Что чем больше времени человек проводит в замкнутом пространстве с инфицированным, тем больше вероятность, что он тоже подхватит вирус.
У меня трясутся руки.
– Об этом я не подумала, – признаюсь я.
– Что ж, обо мне ты тоже не подумала, – парирует Финн. – Потому что теперь я обязан находиться в карантине и сдать анализы. Сколько пациентов останутся без моей помощи просто потому, что ты не подумала? – Финн мечется, как зверь в клетке, в поисках выхода. – Боже, и мне даже некуда пойти, чтобы не видеть тебя! – огрызается он, уходит в спальню и хлопает дверью.
Меня всю трясет. Каждый раз, когда я слышу шаги Финна в спальне, то подпрыгиваю. Я знаю: рано или поздно ему придется выйти, чтобы поесть, попить или сходить в туалет, но полуденные тени постепенно удлиняются и превращаются в вечернюю мглу, а он так и не выходит.
Я не могу себя заставить встать и включить свет. Вместо этого я сижу на диване и жду расплаты.
Сегодня я уже поняла, что забота о ком-то – это не
Обязательство – это не любовь.