Тимур стучит в окно, слишком уверенно — значит, боится. Подергал бы дверь, та не закрыта.

Блядь, его Карелин хочет видеть меньше всего. Есть определенный запас кислорода, что он может вкачать и выкачать в себя в эти дни, и у куска плоти под названием сердце есть фиксированное количество ударов, что оно жизнеспособно отбить.

Рома не боится вот взять и сорваться и рвануть к ней. Он теперь на грани срыва каждую четверть часа. Чего боятся обыденности? Ко всему привыкаешь, если ты тварь дрожащая, человеческая.

— Здорова, — хрипит Тимур, а Брус не отвечает. Меняет толстовку и наливает гостю пойла.

Тот смотрит в стакан с янтарной жидкостью, едва ли не переминаясь с ноги на ногу. Типа, от холода.

Хотелось бы, чтобы и Карелина морозило, но ему что-то все жарко и жарко.

— Валяй, — приказывает он.

Вместо краткости и четкости Тимур неорганизованно обходит отрезок комнаты, отбеленный оконным светом. Стягивает перчатки, и ключи от тачки пристраивает в кармане.

— А док где? — заводит он непосредственно.

— А тебе помощь нужна?

— Не особо, — мотает головой и чешет затылок. — Кажись, ты меня убьешь за это. Ну, как бы, что я могу поделать. — Он упирает руки в боки. — Когда мы наконец-то… их уроем. Тогда значит Кире с Петей писать можно?

Тимур поднимает глаза прямо на него через минуты три, когда ответа не следует. Видимо, Брус впрямь на каменное изваяние похож — браток напротив даже напряженно прищуривается, чтобы всмотреться в мужчину.

— Нет, ну понятно, что просто так и не скажешь. — Он разворачивается, чтобы по кругу с другой стороны измерить комнату шагами. — А ты. Ты знаешь, где они?

— А где они? — спрашивает Роман рокочущим голосом.

— Вот и вопрос. Вот и вопрос. Ну я и интересуюсь. Явно не в городе. Я слышал, охрану с Кириллом полностью сняли с них. А… а это… как.

— Ты сейчас, — медленно и ровно произносит Карелин, — на волоске. Любого другого я бы уже убил. Любого.

— Ага, — бормочет Тимур, — ага. Охрану сняли, значит.

Приближается к нему Карелин шагами-предупреждениями.

Всего три, а грузные, словно под каждой подошвой по небоскребу. Осыпающемуся в пыль и хлам.

Хромота почти не прослеживается.