Виртуоз. Меня завораживает его манера изворачиваться и перекручивать факты, выдавать белое за черное и наоборот. Для него не существует проигрышных партий. Жизнь просто как шахматная доска. Причем клетки он перекрашивает на собственный лад.

- Ты пригрозил убить ее детей, - бросаю я.

- Что? Да я и словом не обмолвился…

- Она честная, - обрываю. – Но не дура и не истеричка. Я бы разочаровался в ней, если бы рухнула на пол перед тобой, показала слабость и расплакалась. Она отлично прочитала твою суть. Плевать ты хотел на ее мольбы, на унижения, на нее саму. Было глупо давать тебе лишнее удовольствие и повод для торжества. Ирина повела себя с достоинством. И здесь я влюбился в нее опять.

Ошибка. Кретин. Гребаная ошибка.

Признаться в любви. Перед отцом. Все равно как выдать ему оружие и попросить, чтобы разрядил всю обойму.

Хорошо хоть ублюдок дал клятву. Обещал не трогать ни Льдинку, ни ее детей. Не вредить им, не отдавать никаких приказов на их счет своим людям. Поздно теперь метаться. Слово сказано.

Это и был наш договор. Я разрешаю ему осуществить проверку. Он клянется больше не лезть. Единственный раз. Никаких повторных дублей этого спектакля.

Я бы мог отказать. Послать урода к черту. Первый порыв едва удалось подавить. Потом пришла трезвость мыслей. Отец властен устроить нам настоящее пекло. Никогда не остановится, ни перед чем не постоит.

Надо погасить конфликт. В зародыше. Хотя бы попытаться.

Я не имею права рисковать своей женщиной. Не имею права подвергать опасности ее детей. Мелкие паскудники. Занозы в заднице. Но черт побери, я успел привязаться.

Пацан только оттаивать начал. Принял меня. С девчонкой сложнее. Влюбленность напрягает. Хотя и тут справиться можно.

Вообще, не думал, что с детьми общаться буду. Не представлял такого. Другое измерение. Чужая реальность. Я бы ржал, если бы Тайсон предсказал мне роль няньки в будущем.

А теперь своих хочу. Двух желательно. И не важно – девки или пацаны. От нее хочу. От своей Иглы.

- Хитрая баба, - хмыкает отец. – Уже вижу как она будет тебя представлять. Глаза на мокром месте, голос дрожит. Вот когда обрыдается, чтобы против родного отца тебя настроить.

- Поздно, - усмехаюсь. – Я настроен против тебя почти двадцать лет. Хуже никто не сделает. Ниже ты в моих глазах никогда не упадешь.

- Глупец, - кривится. – Я сделал все, чтобы защитить тебя. Дать лучшую жизнь. Дать то, чего сам не имел и не видел. Я не жалею. Я ничего бы не поменял.

- Ты должен был мать защищать, - отрезаю. – И вообще. Разве ты меня спросил? Хочу ли я таких жертв? Нужно ли мне все это дерьмо? Может, я и мечтал быть обычным. Гонять мяч по двору без надзора сраной охраны.