Когда он оставил меня стоять там, не сказав ни слова, будто я была раздражающей соседкой, с которой никто не хотел сталкиваться, я вздохнула с облегчением.

Я не знала, что бы сказала, если бы он не сделал.

В груди возникло какое-то чувство, тяжелое, неустойчивое и всепоглощающее.

Это было слишком близко к панике.

Следующие пять дней я провела брея ноги, смотря рекламные ролики, крася ногти на ногах — в общем, все, что угодно, лишь бы оставаться занятой до девяти часов. Потому что именно тогда он приходил. Днем он не обращал на меня внимания, но когда солнце садилось, казалось, что я становилась единственной девушкой, оставшейся на планете.

У Кристиана был свой распорядок.

И я стала одержима этим зрелищем.

Он начинал с часов, расстёгивал их и клал на мой комод. Следующими были запонки. Он положил их на бок своих Ролекс, примерно на сантиметр правее. Моим любимым был галстук — не сводя с меня глаз, он развязал узел и снимал его с шеи.

Затем начинал расстегивать пуговицы рубашки, сначала рукава, а потом воротник. Он оставлял ее надетой и расстёгнутой, пока возился с ремнем, который аккуратно сворачивал. По правде говоря, это единственная прелюдия, в которой я нуждалась. Его ботинки были следующими — выстраивались рядом. Затем он раздевался, положив свою одежду на спинку моего дивана.

Еще неделю назад я бы посмеялась над ним. Но теперь я нашла это настолько сексуальным, что садилась на край кровати, просто чтобы посмотреть.

Мы занимались сексом задом наперед.

Никогда не начиналось с поцелуев.

Но всегда заканчивалось ими.

Как только он раздевался, я подходила к нему. Он запускал руку в мои волосы, пока я оставляла дорожку из поцелуев от его груди к животу и ниже, беря его в рот.

Я была просто еще одним добровольцем.

Но он всегда отвечал взаимностью.

Доведя его до пика, он издавал шипение или какое-то грубое Русское слово, его хватка в моих волосах отрывала мой рот от него и он поднимал меня на ноги, а затем вел меня назад к моей кровати.

Предвкушение сворачивалось, как раскаленная проволока, в моем животе, когда моя спина касалась простыней. Он начинал медленно, не торопясь, стягивал крошечные или кружевные трусики, которые я всегда надевала для него. Затем прижимался лицом к моим ногам, крепко держа меня за бедра, будто это то, чего он всегда хотел, и боялся, что кто-то отнимет это. Он не останавливался, пока я не впивалась ногтями в его руки и не дрожала от облегчения.

В первую ночь он был в презервативе, но в следующую, он так разгорячил меня, я так отчаянно жаждала почувствовать его обнаженным внутри, что умоляла: