Это была мужская форма нежности, как он меня называл. Полуулыбка тронула его губы, когда он бросил книгу обратно на столик.
Я встала и обняла его за талию, прижавшись лицом к его груди.
— Я весь день ждала, когда ты вернешься домой.
Он удовлетворенно хмыкнул.
— Что ты со мной делаешь?
Голос у него был серьезный, с легким акцентом. Я так
По прошествию следующей недели я каждый день я влюблялась во что-то ещё. От его запаха — от того, как он заставлял мои глаза полуприкрыться, а пальцы ног сгибаться в удовлетворении. От его рук — то, как они заставляли исчезать все остальное. От его голоса — такого грубого и сладкого одновременно.
Я практически переехала. Мои вещи были повсюду. Три лосьона стояли на кофейном столике, и он ни разу не пожаловался на то, что они не выстроены аккуратно в ряд.
Но ему не нравилось, когда я передвигала его вещи. Я слышала ворчливое «Джианна» и что-то вроде: «Есть причина, по которой я кладу свои вещи туда, где они лежат.» Я была уверена, что это что-то среднее между сумасшествием и чокнутостью.
Он смотрел вместе со мной
Ему это не нравилось.
Он играл со мной в шахматы.
Я была полной неудачницей.
Мы даже разыграли собственную версию «Двадцати Вопросов». Пока я держалась подальше от его детства и матери, я была в безопасности. Впрочем, скоро я выясню, что запретная зона намного шире.
— А если я умру, ты навестишь мою могилу?
Его глаза потемнели.
— Я умру раньше, чем ты окажешься в могиле,