Я подняла скрещенные пальцы и прикусила губу.
— … повезло, — похлопала Прегера по плечу доктор. — Поздравляю! Мальчик. Никаких сомнений, — пощёлкала она по клавиатуре, отправила на принтер фотографию и подала Платону. — Мужик!
— Да, — выдохнул Прегер, согнув руку в локте, и встал, чтобы помочь мне. — Но вы не сомневайтесь, за девочкой мы тоже придём. А может, и не за одной, — обнял он меня, когда я встала, вдохнул запах волос. Крепко, любя, благодарно прижал к себе.
— Или ещё за парой мальчишек, — улыбнулась я, посмотрев на обручальное кольцо.
Он всё же настоял. И две недели назад мы поженились.
Красиво и торжественно. Белое с чёрным среди нарядной осенней листвы — мама до сих пор плакала каждый раз, когда смотрела наши свадебные фотографии. И каждый раз добавляла про подружку невесты: «Какая красивая девочка. Всё время забываю, как её зовут? Света?» Так что зря Кантимирова считала себя некрасивой, главное не красота, главное — подача. Она, кстати, наконец познакомилась с отличным парнем. И у них, кажется, всё серьёзно.
Тест на отцовство мы так и не сделали. Платон сказал, когда малыш родится, мы и так поймём… что он наш. И это единственное, что важно.
А Илью похоронили. В начале сентября. Гриша привёз его вещи и заключение Мальтийских властей — смерть в результате несчастного случая.
Мы думали будет просто скромная панихида в здании университета. Но попрощаться пришёл весь университет. Парни стояли, опустив головы. Девчонки все как одна рыдали. Преподаватели тёрли носы и глаза платочками. Я обещала себе не плакать, но тоже не смогла.
Возле большого портрета с траурным уголком на полированном закрытом гробе скромно лежал красный диплом. Руководство выдала его Илье Лейкину посмертно. Так что можно сказать, что диплом о рыцарских орденах, один из которых был Мальтийским, он всё же защитил.
Не плакала на прощании только женщина в инвалидной коляске. Помнится, Илья звал её мама. Она не смотрела на портрет — только на фото с сеткой трещин по стеклу, что держала в руках, поглаживая пальцами. С того дня, как ей сказали, что её сына больше нет, она не уронила ни слезинки, и, вздёрнув подбородок, ответила Прегеру: «Он жив. Ничего другого я не хочу знать». Но спасибо ей, что всё же приехала на церемонию.
Иногда мы заезжаем к ней в пансионат, но с ней теперь почти всё время Божена.
Божена Камински тоже была на прощание. И даже подошла к нам с Платоном.
— Прости, что не звоню, — обняла она Платона.
— Ничего, я понимаю, — кивнул он. — Ты как?
— Нормально, для девушки, чью мать посадили на десять лет за покушение на твоё убийство, — пожала она плечами. — Учусь здесь, на историческом, как Илья, — бросила она быстрый взгляд на портрет, опустила покрасневшие от слёз глаза, а потом посмотрела на меня. — Ты же знаешь, что он тебя любил? Он мне так много о тебе рассказывал.