Я проехал через парк и, не обращая внимания на перешептывания студентов, понесся прямо к музыкальным классам, сжимая в руке бутылку виски. Не сбавляя шага, я сорвал пробку и сделал большой долгожданный глоток, ожидая, что обжигающая жидкость притупит эмоции, поможет мне погрузиться в спасительное оцепенение, чтобы я вновь смог дышать.

С разбегу врезавшись в дверь плечом, я побежал по коридору к музыкальному классу, в котором обычно играл. Несколько минут я стоял и смотрел на инструменты, а они уставились на меня.

Они надо мной издевались, предлагали сыграть. Однако злость и разочарование в моей душе перевесили все остальное. Как же меня все это достало. Сделав еще глоток «Джек Дэниелс», я подскочил к ударной установке и в ярости пнул ее, повалив на пол.

Легче мне не стало. Тарелки задребезжали, но эмоции никуда не делись, наоборот, стали еще ярче и сильнее. Ослепляющий неон, металлический привкус во рту, вкус боли и страдания; беспомощность, оставлявшая на языке горечь.

Я бросился обратно в коридор и бежал до тех пор, пока не оказался возле кабинета Льюиса. Я не раздумывал, потому что был слишком взвинчен, чтобы рассуждать здраво. Размахнувшись, я ударил по двери кулаком, чувствуя, как глаза щиплет от обжигающих слез. Я принялся молотить по двери все сильнее и чаще, и с каждым ударом у меня перед глазами вспыхивали желтые пятна. Мое дыхание эхом отдавалось в ушах – оливково-зеленое. Сердце стучало в груди – темно-коричневое.

Я бил по двери все сильнее, и каждый звук, каждое чувство, каждый вкус грозили свести меня с ума. Они обрушивались, как бомбы, готовые уничтожить.

Дверь распахнулась, и я по инерции ввалился в комнату. Передо мной вдруг возник Льюис, он смотрел на меня расширившимися от ужаса глазами.

– Господи Иисусе, Кромвель! Что стряслось?

Я оттолкнул его плечом и стал расхаживать взад-вперед, глотнул еще виски, но на этот раз эмоции оказались настолько сильными, что я не сдержался.

Размахнувшись, я запустил бутылкой в стену – раздался грохот и звон бьющегося стекла. У меня в сознании взорвался золотой фейерверк. Я вцепился в волосы и с силой дернул, потом стукнул себя по макушке раз, другой. Льюис схватил меня за запястья и силой заставил опустить руки, потом, не выпуская меня, заглянул в глаза.

– Кромвель! – Его голос прозвучал резко и строго. – Успокойся.

Желание бушевать потихоньку сходило на нет, оставляя после себя лишь расплывчатые воспоминания обо всем, с чем я боролся. Я перекатил во рту пирсинг, пытаясь избавиться от чувства горечи.

– Кромвель!

Льюис встряхнул меня, и мои плечи поникли.