Но я бодрствовал.
У меня в голове звучала соната, не давая уснуть. Закрыв глаза, я слушал, как музыка рассказывает нашу с Бонни историю, смотрел, как цвета танцуют, взрываясь подобно фейерверку на пятое ноября[3]. Мои ноздри щекотал аромат Бонни, я ощущал во рту ее сладость и слушал рождавшуюся из всего этого симфонию. Музыка согревала меня, как теплые морские волны.
Так мы и лежали обнявшись, пока, спустя несколько часов, сон не сморил и меня тоже.
Когда я проснулся, Бонни была в моих объятиях… именно там, где и должна была быть всегда.
Глава 21
Глава 21
– Мне нравится… – сказала я, слушая, как сидевший на кровати Кромвель играет на скрипке. Я точно зачарованная наблюдала за движением смычка. Как один человек может так потрясающе играть на стольких музыкальных инструментах?
При попытке вдохнуть грудь свело судорогой, мышцы живота напряглись. В последнее время даже дыхание давалось мне с огромным трудом. Кромвель с закрытыми глазами играл отрывок, который мы только что написали. Я сказала «мы», но в действительности всю работу проделал он. Когда работаешь вместе с таким талантливым музыкантом, как Кромвель, бесполезно обманывать себя. Именно на нем все держалось. А как иначе? Ведь он просто следовал за зовом сердца.
Я устала, так бесконечно устала. За последние десять дней я ни разу не поднялась с постели. Скосив глаза, я посмотрела на свои ноги – укрытые одеялом, они походили на две палки. Я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, и все же Кромвель приходил каждый день, бережно целовал меня и прижимал к груди, если становилось холодно.
Порой я гадала, чувствует ли мое сердце то же, что чувствовала душа, когда Кромвель шептал мне на ухо, что любит меня до безумия, что я со всем справлюсь.
Хотелось верить его словам, и я верила, вот только мне и в страшном сне не могло присниться, что я стану так сильно уставать. Я не думала, что мне будет так больно. И все же, когда я смотрела в глаза Кромвеля, мамы, папы и Истона, я понимала, что просто обязана держаться.
Я не могла их потерять.
Снаружи хлопнула дверь машины. Кромвель, записывающий ноты, замер. У меня задрожали пальцы: я наверняка знала, кто приехал. Сегодня должен был вернуться Истон. Следуя рекомендации психолога, последнюю неделю он провел в центре реабилитации недалеко от Чарльстона – там ему должны были помочь обрести душевный покой, научить справляться с тьмой, охватившей его душу. Я очень скучала по брату, ведь мы не виделись с той ночи в больнице.
Когда открылась входная дверь, Кромвель поднялся на ноги. Мне показалось, что сердце стало стучать быстрее, но, очевидно, у меня просто разыгралось воображение. На такой рывок у моего сердца просто не хватило бы сил.