— Я не мог.

— Как это не мог?

— Я не мог, — повторил он бесцветным голосом.

— Не понимаю, — воскликнула она, — ты хочешь сказать, что там, где ты был, не было телефона?

— Нет, — ответил он терпеливо, как будто объяснял ребенку очевидную вещь, — я хочу сказать, что был намерен позвонить, но в последний момент не смог.

— Это невероятно, Жюльен! Так долго оставлять нас в неведении…

— Я знаю, но я не мог пересилить себя.

— Мне ужасно трудно было убедить папу не обращаться в полицию. Он боялся, что ты опять попал в аварию и валяешься один в больнице, бог знает где…

— Видимо, — заметил молодой человек, — он вне себя от бешенства, не так ли?

— Нет, вне себя от беспокойства. Ты ведь знаешь, как он тебя любит. — Она заколебалась, а затем продолжала: — Уверена, ты все еще не можешь забыть про аварию.

— Когда я думаю об этом типе, я начинаю заводиться.

— Но ты же здесь ни при чем! Виноват был он, да к тому же еще и пьян…

— Теперь уже никогда не будет.

— У него не было детей, — сказала она, — если бы у него были дети, я бы еще поняла твое состояние! И потом, ты сам мог оказаться на его месте. Достаточно того, что тебе покалечили колено, череп проломили, три дня ты был в коме, и еще жалеешь этого негодяя! Только подумаю об этом — мне плохо становится. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь.

— Ничего.

— Как колено?

— Хорошо, сгибается почти нормально.

— Вот видишь, надо быть оптимистом! Профессор Брийяк — изумительный врач.

— Он был бы потрясающим врачом, если бы я смог играть как раньше.

— Жюльен, ты требуешь слишком многого. У тебя было девять шансов из десяти остаться с негнущейся ногой, а теперь ты будешь ходить почти нормально. Одно это уже невероятно. Ты бы мог остаться с блокированным коленом, как на костыле. Ты представляешь себя с негнущейся ногой, а?