– Отведите госпожу Латифу в ее комнаты.

Не смея возразить, Латифа повиновалась.

Евнухи силком приволокли отчаянно сопротивлявшуюся Катриону в центр двора, где, сняв с нее жакет, приковали цепями между двумя столбами. Потом с нее сорвали и кружевную блузу, обнажив не только спину, но и грудь. Визирь медленным шагом пересек двор и некоторое время, которое показалось ей вечностью, стоял около нее, затем, грубо схватив за волосы, оттянул ее голову назад и едва ли не прошипел:

– Как я и обещал, на этот раз наказание будет мягким, Инчили, но больше никогда не противоречь мне – ни на людях, ни наедине. Я обожаю тебя, моя драгоценная, но не позволю подвергать меня позору, а потому накажу тебя сам. Если попросишь прощения, я тут же прекращу; в противном случае ты получишь все двадцать плетей.

Он наклонился и яростно, до боли, впился в ее рот, а она до крови укусила его за нижнюю губу.

– Маленькая сучка!

Он отпустил ее голову, и она услышала его шаги, удалявшиеся в том направлении, где ждал Осман с кнутом в руках.

– Сложи кнут, идиот! – бросил ему визирь. – Я не хочу, чтобы у нее кожа стала как у крокодила.

Ожидание наказания было ужасным, и Катриона слышала, как колотится ее бедное сердце от страха и ярости. Кнут хлопнул в воздухе несколько раз, когда визирь пробовал его, и ее желудок болезненно сжался. Затем она услышала тонкий свист, и на ее спину обрушился первый удар. Теперь она закусила до крови свою губу. Третий удар вырвал из ее уст слабый стон, пятый – негромкий вскрик, а после восьмого, не в силах терпеть боль, она закричала. Визирь отнюдь не церемонился с ней. Вся ее спина горела огнем, с каждым ударом боль только усиливалась, но она не просила прощения, а когда боль превзошла все разумные пределы, сознание покинуло ее. Но рядом с ней тут же оказался Осман, размахивая жженым птичьим пером, чтобы привести ее в чувство, вернуть в ужасную реальность наказания.

– Нет, женщина, тебе не избежать наказания! – визжал евнух.

Заставив себя открыть глаза, она окинула его ледяным взглядом, а потом услышала голос Хамида:

– Какой же ты идиот, Осман. Инчили вовсе не лишилась милости господина, и вряд ли это произойдет, а лишь только проявила неповиновение.

Затем в поле ее зрения оказалось лицо старшего евнуха.

– Уступи ему, дочь моя.

Кнут опять врезался в ее горящую огнем спину.

– Никогда! – еще удалось произнести ей, прежде чем она провалилась в черную бездну беспамятства.

Хаммид, покачав головой, воскликнул:

– Она жаждет вашего прощения, мой господин.

Встретившись взглядом со старшим евнухом, Осман счел за лучшее оставить свое мнение при себе.