Он уверенно пошёл впереди неё, словно всегда знал этот адрес. В прихожей он огляделся и весело произнёс:

- Апартаменты типа «хрущоба-люкс». Живут же люди! Горячая вода идёт?

- Идёт, голубчик, всё идёт, всё функционирует, - внезапно оробев, отвечала хозяйка квартиры.

- Тридцать зелёных, говоришь? По-божески берёшь, по-божески, - он протянул ей стодолларовую банкноту. - Денька три покувыркаемся. А на четвёртый заходи. Может, продлим удовольствие. Сдачи не надо.

Тётка сунула деньги в карман и быстро выскочила из квартиры, забыв попрощаться.

Саша прошёл в кухню, уселся за пустым столом, глянул в окно и задёрнул занавеску.

- Ну что же, Нинуля. Поговорим?

- О чём? - Нина прислонилась к косяку двери, сложив руки за спиной.

- О нас.

- Нет «нас». Есть ты, и есть мы с Петькой. У нас своя жизнь.

Всем своим видом она хотела показать, что не настроена на долгие разговоры. Она сделала всё, что он просил, и ей пора ехать. Но что-то удерживало её здесь. Наверное, в ней уже понемногу просыпались чувства, которые казались, навсегда, утраченными… Она видела, что Саша измотан. Он выглядел смертельно уставшим.

И голос его звучал глухо.

- Да, Нинуля, у вас своя жизнь. У вас. У Петьки, у тебя. И у Колесника.

- Это неважно. Есть кто-то в нашей жизни или нет, есть у него деньги или нет. Тебя это не касается. Наша жизнь с твоей не связана. Ты не можешь присутствовать в нашей жизни.

- Почему?

- Разве ты сам не понимаешь?

- Потому что я умер? Только поэтому?

- Нет. Не только поэтому, - она тяжело вздохнула, собираясь с силами. Ей было неимоверно трудно это сказать, но она всё-таки сказала: - Потому что ты - убийца.

Саша, опустив голову, разглядывал свои скрещённые на столе руки.

- Нинуля, я всё понимаю. Ты на сто процентов права. Живи, как знаешь. Но в том-то и беда, что ты ничего не знаешь. Ни обо мне, ни о своём банкире.