— Спасибо тебе. И еще, знаешь, Лиза как-то сказала, что все вокруг лопухи, и я тоже стану Лопуховой. Только понятно ведь, что не быть мне банкиршей.

— Может, и не надо? Мне твоя фамилия больше нравится. Безоглядова. Это как — беги без оглядки!

Когда Вика скрылась за дверью, Надя почувствовала, что спина под водолазкой стала совсем мокрой.

"Все вокруг лопухи…" — продолжал звенеть Викин голос в ее голове.

Глава 48

Глава 48

В зале ничего не изменилось — все вяло ковырялись в тарелках, Тураев и вовсе сидел, сложив руки на груди, и глядел в одну точку. В общем, картина вполне соответствовала событию. Наденька же, наоборот, после разговора с Викой чувствовала возбуждение и вполне объяснимую злость. Садясь за стол, она бросила на Лопухова победный яростный взгляд. Тот, до этого лениво пережевывая кусок мяса, непонимающе воззрился на нее.

— Виктория немного задержится. У нее тушь потекла, — сказала Надя и подняла бокал с красным вином. — Вы позволите? — спросила она, оглядев присутствующих.

Тураев придвинулся к столу. Надю смущал его взгляд, поэтому она постаралась смотреть поверх его головы.

— Вы правы, Максим Викторович, никто не знал вашу жену Лизу. Никто. Правильнее было бы сказать, что все знали какую-то одну ее сторону. Ту, которую она сама хотела показать. Она была красивой женщиной, но красота ее была искусственной. Что ж, кому-то важно соответствовать трендам, — она усмехнулась и вновь стрельнула глазами в Лопухова. — Однако…

— Наденька, — Половиков положил вилку и взял из стаканчика зубочистку, — позвольте выразить свое восхищение!

Надя нахмурилась, сбившись с мысли.

— У нас в суде, — продолжил Половиков, обращаясь к остальным, — половина слушателей приходит только ради Наденьки Чарушиной. Чтобы поглазеть на нее. Получить, так сказать, эстетическое удовольствие. — Он придвинулся так близко, что почти касался ее коленом. — Говорите, Наденька, может, сейчас вам удастся произнести что-то по-настоящему живое и трепетное.

Щеки Чарушиной опалило. Она брезгливо посмотрела на то, как он возит зубочисткой между губ, не отрывая от ее груди плотоядно-насмешливого взгляда.

— Вы считаете меня безмозглой дурочкой, Роман Дмитриевич?

— Что вы, душенька, — Половиков улыбнулся. — Кажется, так вас старик Рур величает? Ду-шень-ка. Дурочкой я вас не считаю, не переживайте. Я вообще сейчас о другом думаю.

— По какому праву вы…

— А по какому праву вы считаете себя уполномоченной говорить что-то о женщине, которую в глаза не видели? — парировал он.