Светлый фон

— Бертий, я люблю вас! — вырвалось у него против воли, в нарушение всех супружеских клятв.

Бертий подняла к нему свое очаровательное лицо, заранее на все соглашаясь. Он наклонился и сорвал с ее губ длинный, сладкий поцелуй — терпеливый, без намека на алчность. В сравнении с грубоватыми лобзаниями Гийома для нее этот поцелуй стал откровением. Будучи очень чувственной и пылкой в любви, Бертий не знала радостей разделенной страсти. Она ощутила, как вдруг затрепетали ее груди, живот, бедра. Ей захотелось умереть, прижавшись к нему всем телом… В ту же секунду Бертран отстранился.

Они стояли, прерывисто дыша, ошеломленные пережитым.

— Когда пришло письмо от президента? — спросила она наконец. — Поговорим лучше об этом, иначе я стану умолять вас меня похитить, увезти…

Бертий попыталась улыбнуться. Бертран одернул пиджак, поправил галстук.

— Я получил его сегодня утром во Дворце правосудия. Сразу уведомил об этом суд и Жана. Сегодня же вечером его выпустят! Я обещал снять ему номер в хорошей гостинице и привезти новую одежду. Все его мысли — о дочке. Думаю, завтра же поедет на мельницу. И ему нужно выглядеть презентабельно.

Бертий понемногу успокоилась, расставляя на подносе чашки и тарелку с печеньем. Бертран взял фарфоровый кофейник. Оба испытали чуть ли не облегчение, занимаясь повседневными вещами после того, что между ними только что было.

— Для вас это немалые расходы, — рассеянно проговорила молодая женщина.

— Это меня меньше всего беспокоит. Я унаследовал семейное состояние, плюс деньги жены — временами меня это тяготит. Я ничего не делаю наполовину, и к тому же я убежденный социалист. Мои взгляды во многом сходны со взглядами Базиля Дрюжона. Поэтому я согласился защищать Жана Дюмона, который так похож на персонажей романов мсье Золя, моего любимого писателя!

Бертий задохнулась от восторга.

— Золя и мой любимый автор! — воскликнула она. — А Гийома это огорчает. Он говорит, что книги Золя отвратительны и что людская природа в них выписана в самых худших своих аспектах. А я читаю их, как наставления.

Пришел черед радоваться и удивляться Бертрану.

— Наконец хоть кто-то разделяет мое мнение! И это вы, Бертий! Мы на пороге эры прогресса. Зачем же прятать лицо, изображая целомудрие? Общество, не важно, крестьянское или буржуазное, нужно рисовать таким, каково оно есть.

Его слова радовали Бертий и в то же время ранили. Хотела бы она вот так обсуждать литературу с мужем!

— Вернемся к Жану, — сказала она. — Надеюсь, он не будет слишком жесток с Клер. Она любит его больше жизни. И я не хочу, чтобы она снова страдала. Клер пригласила нас на Рождество, но моему супругу в голову пришла глупая идея помириться с дядей и тетей, которые могут упомянуть его в завещании. Так что праздновать мы будем у них и поедем на мессу в собор.