— Вот и славно! Тогда я сразу пойду искупаюсь. Мы с Жюстеном много ходили пешком.

— Думаю, сначала нам лучше поговорить, Лисбет, — сказала Мейбл.

— Хорошо, ма. Но ты выглядишь расстроенной. Что-то стряслось?

— Пока еще не знаю, милая.

Этот таинственный ответ Элизабет удивил. Они вошли в ее комнату, где, под пристальным взглядом приемной матери, она сняла туфельки и распустила волосы.

— Лисбет, после обеда, сидя у постели Антонэна, я перечитала письма, которые ты нам писала из Франции, — начала Мейбл. — Они много лет нетронутые пролежали в шкафу, потому что ты была тут, с нами. Конечно, я помнила некоторые моменты, в свое время меня встревожившие, и это касалось Жюстена.

Мейбл заметила, что Элизабет содрогнулась при одном упоминании этого имени, и, чуть понизив голос, продолжала:

— Еще тогда мне показалось, что ты испытывала чувства к этому юноше, служившему у вас конюхом.

— Чувства? Ты преувеличиваешь, ма. Мы были очень хорошими друзьями. Понимали друг друга с полуслова, у нас было много общего. И ты знаешь почему. Я вам с па рассказывала, у Жюстена было ужасное детство, он годами сидел взаперти на чердаке. А еще ты знаешь, что это он утешал меня, совсем еще крошку, в тот вечер в детской, когда мне было так страшно. И на следующий день после рождения Антонэна я показала тебе оловянного солдатика — подарок Жюстена, столько лет служивший мне талисманом.

— Конечно, Лисбет, я все это помню, — не стала спорить Мейбл. — Я тогда спросила, почему, пока длились роды, ты не выпускала эту фигурку из рук.

— И я тебе объяснила. Я верю, что этот солдатик меня оберегает, потому что Жюстен подарил мне его на счастье. И конечно, когда мы с ним повстречались уже взрослыми, незнакомцем он мне не казался. Эта спонтанная — и взаимная — симпатия показалась мне чем-то совершенно естественным, когда я узнала, что мы еще и родственники.

С этими словами Элизабет села на кровать и принялась скатывать чулки к щиколоткам. На мгновение она закрыла глаза, вспоминая то упоительное наслаждение, когда Жюстен стал целовать ее между ног.

— Лисбет, прости мою настойчивость, но вы с ним почти одногодки. Жюстен очень хорош собой, и на твоем месте мне было бы трудно воспринимать его как дядю. Дорогая, это получилось не нарочно, но я как раз стояла у окна в гостиной и все видела… С четвертого этажа вид открывается прекрасный, ты сама знаешь. Вы целовались, сидя на заднем сиденье такси. И это был поцелуй влюбленных, я в этом уверена!

— И совершенно напрасно, ма\ — с ожесточением отвечала Элизабет. — Завтра, в пять утра, Жюстен уплывает домой, и мы с ним прощались. Ты невесть что напридумывала, и только потому, что мы обнялись!