При виде входящей в столовую Элизабет Мейбл вздохнула с облегчением. Было девять утра. Эдвард помогал Антонэну справиться с завтраком, но мальчик вскочил со стула, едва увидев мать.
— Мамочка, милая! — приговаривал он, словно после долгой разлуки.
Молодая женщина взяла его на руки, крепко обняла. Он обвил ее шею своими маленькими ручками.
— Где ты была?
— В больнице, Антонэн. Всю ночь. Присматривала за пациентом, который очень болен.
— Но больше не пойдешь, правда? Скажи? И можно я пойду к себе в комнату поиграю?
— Да, конечно иди. Через время я к тебе загляну!
Норма принесла кофе. Мейбл все рассказала своей домоправительнице, как только та вернулась после выходного.
— Если всю ночь не спали, это поможет вам взбодриться, — ласково обратилась она к Элизабет. — Я отведу Антонэна и заодно приберу его постель.
— Спасибо, Норма!
Мейбл и Эдвард не решались ни о чем ее спрашивать. Элизабет посмотрела на него, на нее, потом налила себе кофе и села за стол напротив них.
— Это папа, — сказала она. — Жан его узнал.
— После стольких лет? — Эдвард был настроен скептически.
— Да. Они братья, выросли в одной семье, вместе играли, ходили на речку. У Жана хорошая память на детали, которые я, в силу возраста, знать не могла. Монахиня, сестра Бландин, согласилась с его аргументами.
— Боже мой! Поверить невозможно! — призналась Мейбл.
— Но это правда, ма. У папы есть очень давний шрам на правом колене, Жан проверил. В свои тринадцать Гийом упал во дворе, возле мельницы. Рана была глубокая, потому что он поранился о косу, забытую на земле старшим братом, Пьером. Амбруази, их мама, как могла обработала рану. Пьера за неосмотрительность наказали. Еще у папы есть шрам на левом предплечье. Он поранился, когда путешествовал по Франции с другими компаньонами-плотниками. Вернувшись в отчий дом, он всем показывал этот шрам, называя его «печать профессии».
Мейбл зачарованно кивала. Эдвард же продолжал хмуриться. Новости его почему-то не радовали.
— Могли бы спросить, как папа себя чувствует после операции, — заметила Элизабет.