Элизабет, которая к этому моменту уже встала и застегнула жакет, понурилась. Ее очаровательное личико несколько поблекло, она с тревогой посмотрела в окно.

- Что с вами, Лисбет, милая? - встревожился Ричард.

- Ничего. И я запрещаю вам называть меня милой, это неуместно.

- А «моя дорогая Лисбет»?

- Тоже нет. Во Франции меня называют Элизабет. Прощайте, мы больше не увидимся! Вы делаете свою работу, но мне это неприятно. Противно осознавать, что за тобой следят, подсматривают!

Он промолчал, просто одной рукой обнял ее за талию, а второй приподнял ее подбородок.

- Вы изменились, стали еще красивее, еще соблазнительнее, - прошептал он по-английски.

Сердце девушки застучало часто и глухо. Когда Ричард прижался губами к ее губам, Элизабет закрыла глаза и целиком отдалась этому поцелую, которого жаждала и к которому стремилась. Их губы слились в игре, изощренной и пьянящей.

Все тело у Элизабет горело, мысли затуманились. Она испытала сладостный восторг, какую-то исступленную радость, едва ощутив сильные мужские руки на своих грудях и бедрах.

Ее отчаянная покорность, прерывистое дыхание, обостренная чувственность заставили Джонсона обезуметь от желания.

Впоследствии он стыдился того происшествия в каюте на борту «Турени», но так и не научился справляться со своими порывами.

Он молча подхватил девушку на руки и понес к кровати. Элизабет не противилась, со страхом ожидая и даже не сомневаясь в том, что он вот-вот овладеет ею, сделает ее женщиной.

- Милая! Моя прелесть! - твердил он по-английски. - Я люблю тебя. Знала бы ты, как я тебя люблю!

Она оставалась безгласной, испуганной. Наверное, главной его ошибкой стало то, что он перестал ее целовать, не сделал скидку на ее неопытность: приоткрыв глаза, она увидела, как он расстегивает ремень, спускает штаны. Потом он упал на постель с нею рядом, задрал юбки и властно сунул руку ей между бедер.

- Лисбет, красавица моя, мое маленькое чудо! - страстно прошептал он ей на ушко.

Дыхание его все учащалось, пока пальцы ловко расстегивали крохотные перламутровые пуговички на девичьих батистовых панталонах. Когда же Ричард наконец коснулся ее «цветка», теплого и влажного, он хрипло застонал.

И снова Элизабет взбунтовалась - против Ричарда и собственного смирения. Она поняла свою ошибку: по-настоящему она его не любит, всего лишь поддается той власти, которую он имеет над ее телом и ощущениями.

- Не надо! Оставьте меня в покое! - вскричала девушка. - Я не хочу!

- Почему? - удивился он. - Лисбет, я так вас люблю!

- А я вас - нет!