- Я помню. Удивительно и странно было представлять вас учителем английского в лицее Гез-де-Бальзак. Я правильно запомнила название? Если вы до сих пор там работаете, полагаю, руководство вами довольно!

- Мы с директором лучшие друзья на свете, - сказал американец. - Меня приглашают на ужин, жена его меня обожает, и детишки тоже. Он даже помог мне снять чудесную квартиру в южной части города, с прекрасным видом на собор и городские окрестности.

Ричард взял яблоко и вонзил в него свои крупные зубы безукоризненной белизны. Элизабет сдержала вздох.

- Вы грустны, не правда ли? - спросил он. - И если бы не траур, вы бы не захотели со мной увидеться.

- Увы! - По голосу девушки было понятно, что она сдерживает слезы. - Бабушка угасла на прошлой неделе, и позавчера мы ее похоронили. Смерть стала для нее избавлением от мук. Всегда такая активная, гордая - и на много месяцев стать лежачей! Бонни постоянно была со мной, не давала отчаяться. Это очень больно - видеть родного человека прикованным к постели!

Разумеется, Элизабет постеснялась посвящать его в более интимные детали.

«Бедная бабушка! У нее на спине были пролежни, приходилось часто менять простыни, обмывать ее, переодевать, - думала она. - В первое время она еще могла говорить - растягивая слова, очень тихо, а потом сдалась».

- А что с поручением, которое я вам дала? - спросила она, тряхнув головой, чтобы отогнать удручающие мысли.

- Лисбет, ваш Жюстен неуловим!

- Он не мой Жюстен! Речь идет о моем дяде, сводном брате моей матери. И дедушка не меньше моего хочет, чтобы Жюстен вернулся в замок.

- Я старался как мог, - стал оправдываться Ричард Джонсон. - Не зная фамилии, искать очень сложно. Он мог назваться любым вымышленным именем, но точно не именем своей матери.

- Мадлен Кинтар! - уже намного спокойнее проговорила Элизабет. - Слава богу, она избежит гильотины и остаток своих дней проведет в тюрьме.

Американец встал и прошелся вокруг круглого стола, возле которого сидела Элизабет. На столе стояли обещанные холодные закуски: салат из томатов, свиное жаркое и свежий хлеб.

- Как вы холодны, Лисбет, - пожаловался он. - И суровы! Где ваша очаровательная улыбка, ваши ямочки и румянец на щеках? Вы мне писали, что много ездите верхом и почти не выходите из гервильской церкви. Но вы ведь так молоды и должны радоваться жизни!

- Со мной все будет в порядке, Ричард. Вот только в апреле, в день рождения, было такое чувство, будто мне исполняется не восемнадцать, а тридцать лет. Но худшее уже позади. Бабушка упокоилась с миром, после стольких мучений. Почему я так говорю? Я уверена, что на ее рассудок болезнь никак не повлияла. Нет, она была пленницей неподвижного тела, в котором едва теплилась жизнь, и я читала по ее глазам, как она страдает и как сильно меня любит.