Каждый гребаный нерв в его теле проснулся и заорал: «Блять!».
Его пах пульсировал от жгучего желания, и он едва не кончил прямо на месте.
— Да, думаю, тебе это может понравиться.
Она пошевелила пробкой еще раз.
Он издал неописуемый рев, борясь с тем, чтобы не кончить.
Она рассмеялась.
Ее пальцы двигались по члену вверх и вниз, а затем обхватили яйца, сжимая так безжалостно, что завитки вокруг его достоинства чуть не поседели, и, тем не менее, из-за чертовой штуковины в его заднице, каждое садистское действие оборачивалось ярчайшим удовольствием.
Она отступила назад и взяла другой флоггер — тот ужасный, который жутко жалил. Даже когда Госпожа начала наносить удары, его член пульсировал в такт с его задницей и яйцами, сплетаясь в какую-то невообразимую плотскую мелодию. И жалящие удары флоггера усиливали громкость.
Каждый удар, казалось, попадал в ритм с биением его сердца и пульсацией члена. Еще и еще… его мозг затуманился, перед глазами все расплылось, и каждый удар превратился в горячий всплеск ощущений, скользящий вниз по спине прямо к его напряженному члену.
— Какой ты красивый, и этот отсутствующий взгляд.
Он осознал, что она повернула его голову к себе, обхватив лицо ладонями.
Ее глаза сияли, будто солнце пробивалось сквозь серые тучи. Розовый румянец алел на высоких скулах. Волосы выбились из косы, и красивые завитки украшали виски и шею. Плечи и руки были напряжены… и он мог видеть ее набухшие соски под эластичной майкой.
— Черт, ты прекрасна, — произнес он вслух. Вернее, думал, что сделал это, но не был уверен.
Она прикрыла глаза и прошептала хриплым шепотом:
— Ты — нечто, Бенджамин, — она погладила его по щеке и поцеловала так сладко и с такой любовью, что его сердце сделало медленный кульбит.
Черт, он любил ее.
Но в следующее мгновение она отстранилась.
— Выпей это, и мы перейдем к другим вещам, — она дала ему бутылку и помогла ее удержать.
Он был не совсем… в себе, но его тело требовало этих