— Как она? — спрашиваю я.

— В депрессии. Я знал, что это дерьмо случится, когда она целую неделю не ела ванильное мороженое. Ты можешь в это поверить?

— Это рекорд.

— Я знаю, — он откидывается на спину и смотрит в небо. — Не могу поверить, что отдаю тебе свою дочь, ублюдок.

— Я лучше, чем дети, которые не умеют ценить ее.

— Это правда… Тем не менее, блять. Мысли о тебе с ней приводят меня в ярость.

— Со временем станет лучше.

— Пошел ты. Клянусь иди к черту, Нейт, я убью тебя, если ты причинишь боль моей маленькой девочке. Я серьезно.

— Спасибо.

Его голова наклоняется в сторону, и он сужает глаза.

— Я угрожаю убить тебя, а ты благодаришь меня?

— Я благодарю тебя за то, что ты поставил ее рядом с собой. Ты чертовски эгоистичен, но не с ней.

— Либо это, либо я бы потерял ее. И иди к черту, придурок. Я не эгоист. Это ты эгоист.

— Я мог бы быть когда-то, но не сейчас, когда дело касается нее. Даже когда я был засранцем, все, что я когда-либо хотел, — это защитить ее.

— О, нет. Мы не собираемся разговаривать по душам и красить друг другу ногти на ногах.

Я смеюсь, и это первый настоящий смех, который у меня был с ним за долгое время.

— Вместо того, чтобы красить ногти на ногах, как насчет настоящего сражение, а не одностороннего, как в прошлый раз.

— Приготовься к поражению.

— Я не сдерживаюсь только потому, что все изменилось».

— Я все равно надеру тебе задницу.