Арон останавливается, как выключили его, раз и все, он резко опускает гнома.

Смотрит на меня и мрачно хмыкает.

Я не слышала из-за чего драка, и сейчас тоже они все молчат, лишь Вика подвывает, и птицы поют.

В окне первого этажа маячит суровое лицо деда.

Я не слышала, но догадываюсь, что тут случилось.

И мелко трясусь.

Арон кидает гнома, и тот катится по траве. Оборачиваюсь на Виктора. Из рассеченного лба кровь хлещет, заливает глаз, тот небрежно размазывает ее по виску и щеке, рывком поднимается.

- Ты как с этим жить-то потом собирался, Арон? - он усмехается, пинает гипсовую фигурку. - Если бы череп мне проломил.

- У него своя мораль, закон свой, - Ник отплевывается, и на пожелтевшую траву падают красные капли. - И правда своя. И совесть какая-то особенная тоже.

Шмыгаю носом, Вика тянет руку, и я с трудом встаю на ноги. Судорожно отряхиваю руки.

За воротами сигналит машина.

Знакомая иномарка. В окно которой высовывается знакомая Тина.

- Я на семейный совет не опоздала? - кричит она и взмахивает зажатыми в пальцах солнечными очками. - Откроете мне?

Взрослые мужики, правильные мужики, настоящие мужики - так говорил о Рождественских папа.

Но ничего правильного я за все эти дни не увидела. Наоборот, нет у них никаких правил, они просто привыкли творить, что хотят, и оставаться безнаказанными.

А сейчас. Это уже перешло все грани.

Обратно в дом захожу и ноги не гнутся, бросила на этой чертовой лужайке всех, даже Вику.

Хлопаю дверью и прижимаюсь к ней спиной. Стою и тру измазанные землей ладошки. Не выдержав, все же приоткрываю дверь.

И наблюдаю, как Виктор отделяется от компании в саду и шагает в сторону ворот. А Тина с готовностью выпрыгивает из машины ему навстречу.