Зажимаю ладони в коленях и прикрываю глаза.

Думать об этом нельзя, но было так сладко, так остро, и тут ночью, и потом в лесу, кажется, что ничего страшного не случилось, ведь если это так приятно, почему нельзя вспоминать?

И только я успокаиваюсь, как оживает внутри голос, и он напоминает, что мной просто воспользовались, сначала один, потом другой, и вот теперь закрыл в бане третий.

По ту сторону двери с негромким скрипом отъезжает щеколда.

Переглядываемся с Викой и подскакиваем в креслах. Сжимаю вспотевшие ладони в кулаки и приближаюсь к выходу, сердце колотится быстро-быстро.

Позади брякает бутылка, Вика уронила, она тихо чертыхается себе под нос.

Дверь медленно открывается.

- Алиса?

На пороге вырастает дед. В домашнем костюме темно-зеленого цвета, в руках держит бамбуковый веник, так похожий на тот, которым меня Виктор отшлепал в лесу, и я отшатываюсь.

Он перешагивает порог, в удивлении сдвигает густые брови, посеребренные сединой. Замечает позади меня Вику и сухо спрашивает.

- Что тут происходит?

- Здрасьте, - подруга, покачиваясь, ставит виски обратно на стол. - А происходит то, - она подходит ближе, волосы встрепаны, лицо раскраснелось, в голосе возмущение вперемешку с ядом, - нас тут закрыли. На всю ночь. Ваш дорогой внук.

Дед молчит, и я тоже. Я, вообще, и сама хотела пожаловаться, но раз уж Вика начала я ей не мешаю. А она в бешенстве, и я понимаю, мы ехали в дом Рождественских, и у нее единственная цель была - до утра соблазнять Арона в его спальне.

И признаваться себе трудно, но я даже рада. Что ее план провалился.

- Вышли отсюда, обе, - не меняясь в лице требует дед, и у Вики округляются глаза.

Она юркает в коридор, я ступаю за ней, дед удерживает меня за руку и тихо, еле слышно, говорит.

- Чтобы я этой оторвы здесь больше не видел. Поняла меня?

Вырываюсь и выхожу следом за Викой. Меня он здесь тоже больше не увидит, пусть живут, как жили, раньше, до нас с папой.

Вместе поднимаемся наверх.

- Надо папу найти, - говорю Вике.