– Как хочешь. Через полгода лето, рано или поздно я все равно увижу тебя в купальнике.

Лана утыкается носом в мою шею и задевает губами кожу, произнося язвительное:

– Извращенец.

Стоим в обнимку, сохраняя уютное молчание до приезда такси. Сегодня уже было сделано и сказано слишком много, пора передохнуть. Машина останавливается на обочине, включая аварийный сигнал. Желтые огни напоминают о скором празднике, и я думаю о том, что было бы здорово встретить Новый год вместе. Провожаю Лану до двери и касаюсь легким поцелуем ее губ.

– Это все еще странно, – говорит она, встряхивая головой.

– Привыкнешь, – отвечаю я и подталкиваю ее к заднему сиденью.

Лана садится в машину и показывает мне язык через стекло. Щелкаю зубами, и она смеется, наморщив нос. Провожаю уезжающий автомобиль и, засунув руки в карманы куртки, шагаю к пешеходному переходу.

Я хорошо знаю эту часть города, до того момента, как мама открыла собственный косметологический кабинет, она работала в клинике неподалеку. Ноги ведут меня кратчайшим маршрутом в соседний район, волосы мокрыми сосульками царапают лицо, но я даже не думаю о том, чтобы сесть в автобус. Петляю по дворам, мимо домов и унылых детских площадок. Добираюсь до детского сада, на беседках все те же рисунки: зайцы, утки, цветы и бабочки. Шагаю дальше и через несколько минут вижу на другой стороне улицы двухэтажное здание, покрытое толстым слоем персиковой штукатурки. Пустой двор гимназии устелен ровным слоем чистого снега, в окнах темно. Недалеко от калитки все еще растут кусты с каким-то непроизносимым названием. В теплое время года, когда они были усыпаны широкими листьями, я прятался за ними, дожидаясь звонка на урок, чтобы войти в школу последним.

Перехожу дорогу, встречаясь лицом к лицу с детским страхом. Прошлое бьет по сердцу, но я продолжаю двигаться вперед, ведь именно это место научило меня терпеть любую боль. Обхожу гимназию, миную супермаркет и оказываюсь у старого стадиона, до которого так и не добралась программа благоустройства. Протискиваюсь между изогнутых прутьев в заборе и поднимаю голову, разглядывая верхушки высоких елей. Воспоминания оживают, в ушах гремит топот быстрых ног и громкие обидные выкрики: «Узкоглазый! Куда побежал?! Стой!»

Легкие горели, сил в ногах почти не осталось. Помню толчок в спину и удар о землю, смех и глумливые слова. Сердце стучало так быстро, от кислоты обиды сводило щеки и першило в горле. Камешки и пыль впивались в ладони, колени жгло от боли. Я думал о том, что мама снова расстроится из-за синяков, вспоминал ее слова, что все это скоро должно закончиться, что не нужно опускаться до уровня животных и отвечать на издевки, но ничего не заканчивалось. Становилось только хуже.