Заплаканные щеки. Блестящие глаза. Ноги, за которые я готов умереть. Она была так прекрасна, что это зрелище ударило меня в живот. Вагон поезда взорвался, как сцена в боевике, но когда таблетки упали с неба, все, что я увидел, было воспоминание о Миле, одетой в желтое, стоящей на потрескавшемся тротуаре и ловящей снежинки в руке.

Более жадные мужчины, чем я, были там — включая ее отца — но я внезапно понял, что избил их, когда нетерпеливый, жадный жар вспыхнул во мне для этой девушки, которая плакала обо мне.

Оторвав ее губу от зубов, я провел по ее губам большим пальцем, испачканным татуировками.

— Нет слов о моей почерневшей душе?

Ее нежные глаза поднялись на меня.

— Нет.

Мой взгляд стал жестче, ее ответ послал иррациональную волну раздражения через меня.

Было трудно признаться себе в этом, но эта девушка нравилась мне до неприличия. Она нравилась мне в моем доме — даже несмотря на всю грязь, которую притащила. Мне нравилось ее полное внимание и умный рот. Но что мне действительно нравилось, так это ее сердце — податливый орган в ее груди, который я мог вылепить так, чтобы он подходил к моей руке, как пластилин.

Ее слезы, ее доверчивые глаза, ее гребаное существование — все это делало невозможным представить ее уходящей от меня, пока я наблюдал издалека, моя ладонь содержала остатки липкого желтого пластилина, который я никогда не смогу смыть.

Мой большой палец прижался к ее губам, размазывая внутреннее смятение по мягкой складке ее губ. Отсутствие ее самосохранения раньше забавляло меня; теперь же мне захотелось запереть ее в пуленепробиваемой комнате, доступ в которую был только у меня.

— Глупый kotyonok, — прорычал я в отчаянии.

Эти кошачьи глаза, которые первоначально дали ей прозвище, сузились, и она вырвалась из моей хватки.

— Это ты, дурак, лежишь здесь и истекаешь кровью.

Теперь она moy kotyonok, потому что болезненно сладкая, пока не обнажила свои когти.

Схватив ее за горло, я притянул ее губы к своим. Она выдохнула мне в рот, скольжение моего языка прервало ее протесты. Она уперлась руками в мою голову в попытке удержать вес своего тела на моем. Я был ранен в руку, а не в грудь, хотя почему-то мне казалось, что это грудь, когда она находилась рядом.

Я прикусил ее губы и, чувствуя влагу на ее щеках, которые принадлежали мне, стал тверже.

— Нет, — выдохнула она мне в рот, пытаясь отстраниться, но мое тело восприняло это фигурально — как секс навечно — и моя хватка усилилась, хаос внутри поднялся на поверхность. Она повернула голову. — Ронан… нет.