Чтобы они были такими же ничтожными, каким себя чувствовал я.

В жизни я чувствовал себя высокомерным, уверенным. А вот внутри все было несколько иначе.

Насколько же глубоко нужно было копнуть, чтобы увидеть все это… прочувствовать.

Я видел бесконечность из безысходности, лицо моей мамы, которую желал бы видеть расцветающей и счастливой. Я видел две реальности — ту, что была настоящей, и ту, что была возможной (где наша семья полноценна и счастлива) — и это доставляло еще большую боль.

Невозможность этой реальности. Время утекло…

Я видел Лидию, и чувствовал бесконечную поддержку. Первые зерна веры в меня.

Я видел лицо моего ангелочка, и наконец, не чувствовал боли. В ее чистых, бескрайних глазах не было осуждения. Она любила меня безусловно, и бесконечное ощущение того, что во мне нуждаются было медом, после столь жутких кругов ада.

И наконец я видел небо.

Два моих любимых его осколка — глаза моей девочки. Моей Леа.

Эта бесконечность была целой вселенной, и однозначно сказать, что она была сладкой, было нельзя. Болезненной сладкой. Горячей. Нежной. Неудержимой. Необходимой. Жадной.

А самое главное, я чувствовал себя здесь Богом, но Богом существующем не чтобы управлять этой вселенной, а для того, чтобы защищать ее.

Любить ее.

Жить ради нее.

А главное — плыть наверх, сквозь толщу боли и воды, просто ради того, чтобы быть с ней.

Кай… ты здесь. Ты сможешь. Каааааааай.

Она меня звала.

* * *

Сеансы шли несколько долгих недель, и мне было чем заняться в своей комнате или на прогулках.

В момент, когда я увидел СЕБЯ на видео, рассказывающего Лейле жуткую историю моей жизни… я прислушивался к ее учащенному дыханию. И смотрел в свои глаза.

Прокручивал видео без конца и края. Кусал кулак, сдерживая эмоции… мне даже самим с собой трудно делиться той болью, унижением, через которую вновь пришлось пройти. Принять и осознать.