Дверь Элиас не запер.

Он настигает меня на второй ступени. Я ору, и собственный вопль меня оглушает.

Но бесполезно. Перед Элиасом Конте я, как котенок, если он сам мне не поддается.

А сейчас в его черных глазах холод и странный блеск.

Элиас сдавливает мне плечо и оставляет у подножия лестницы. Сам поднимается, запирает дверь и возвращается ко мне.

– Снимай всю одежду, Лола. Иначе я ее порву.

– Твой брат на меня напал! Говорил мне мерзости! Угрожал мне пластической операцией! – я смотрю на Элиаса снизу вверх, и это чертовски неприятно.

– Мне плевать на него. У тебя пять минут.

– Но тут… холодно! – на самом деле это не совсем так. В реальном подвале должно быть холоднее, а этот как будто чем-то подогрет. Или это я сама разогрелась от возмущения?

Элиас ничего не отвечает. Он просто делает почти неуловимое движение ко мне всем телом, и я чувствую: шутки кончились.

Это опять тот человек, который был в лесном домике. Тот, кто ни перед чем не остановится.

А в домике меня спасло лишь собственное возбуждение.

Элиас отходит от меня, отодвигает от стены стул и садится на него лицом к спинке. И не отрывает глаз от моего тела. Пристальный взгляд скользит по ногам, ощупывает бедра и талию, смакует грудь.

Элиас что, собирается смотреть, как я буду раздеваться?

Очевидно, да. И просить его отвернуться бесполезно.

Я аккуратно снимаю платье, и чувствую, как меня от кончиков пальцев до ушей затапливает жгучее смущение.

Это уже не собеседование. Не что-то рабочее. Но и не прямое насилие.

Я еще не привыкла раздеваться перед мужчиной и снова должна делать все почти добровольно.

Это стыдно, странно и… возбуждающе. Особенно, когда холод в черных глазах Элиаса начинает вытесняться самым настоящим огнем.

Я не знаю, куда положить платье, поэтому просто кидаю его на пол. Лифчик следом. Соски съеживаются и почти болезненно напрягаются.