– Беда. Хорошее слово для плохих новостей.
– Кто-то болен? – спохватился Ян и приблизился.
– Хуже.
Хозяин Монастыря опустил взгляд.
– Кто-то умер?
– Ближе к правде.
И я рассказал ему о произошедшем: увиденном и услышанном. Ян отлучился до бара и вернулся с парой бутылей.
– Уже не помогают, – усмехнулся я, однако к горлышку приложился. – Знаешь, лучше бы я тогда не поехал к тебе.
– А что…? Нет, погоди, это случилось так давно? – воскликнул гость. – Прошло несколько месяцев! Я думал, ты вновь в обиде, а потому не приезжал, старался подкрасться через письма.
– Теперь тебе известна правда. И всё же мне следовало остаться дома. Тогда бы клан Солнца прошёл свой путь едино.
– Они…в саду, правильно? – спросил аккуратно и опять уронил глаза, получил согласие и невнятно кинул: – Ты…всё сам это делал?
– Помогла служанка.
– Почему не устроил проводы? Не думал, что семье бы хотелось этого?
– Никто из них никогда об этом не говорил: считали, рано и это правильно. А я…влияние у дома не останется вовсе, если и пантеон, и люди, и Полис узнают о случившемся; я не готов бороться за клан и решать отцовские дела – в голове ничего не укладывается, только градус на градус ползёт.
– Ты знаешь: я помогу.
– Мне следовало остаться в резиденции и прорасти в почве вместе с семьёй.
Эта мысль преследовала долго. До момента, пока я не осознал, что в противном случае никто бы не высадил прекрасные имена родичей в прекрасные деревья и цветы, никто бы не усилил власть и влияние воспрянувшего спустя пару лет дома Солнца и – сейчас внимаю особо, остро – никто бы не вызволил птичку из монастырской клетки, не вселил бы в неё уверенность и гарантии будущего и не дал бы подпитку хорошему и прозорливому от природы уму. Всё это стоило пережить – и переживать раз за разом – ради Луны. Насколько же она прикипела к сердцу, если страдания души ничего не стоили ради молодого тела.
Луна взбирается поверх и надевает себе на голову плетённый венок. Из одежды на ней только жёлтые цветы.
– А мне такой сделаешь? – улыбаюсь я.
– За поцелуй, а, может, два – соглашусь.